Люси. Истоки рода человеческого - [49]

С другой стороны, мои личные дела находились в крайне запутанном состоянии. Я не закончил диссертацию, не мог пока рассчитывать на преподавательскую работу, не имел лишних денег. Я уже дал согласие приехать еще на один сезон в Омо. Хотя я женился всего два года назад, моя семейная жизнь разваливалась на глазах из-за интенсивной работы, поглощавшей все свободное время, и продолжительных отлучек, связанных с экспедиционными выездами.

Но если я откажусь, Тайеб наверняка пригласит кого-нибудь другого. Он показал мне несколько фотографий афарских окаменелостей. Я тотчас узнал их: пара зубов плиоценовых свиней; необычайно хорошо сохранившийся череп слона. Этот череп и решил мою судьбу. Для человека, зациклившегося на далеком прошлом, эта фотография была тем же, чем будет редкостная марка для филателиста — непреодолимым соблазном, стоящим любого риска.

«Хорошо, едем», — сказал я, понадеявшись, что так или иначе найду способ увязать путешествие в Афар с массой других дел, которыми мне предстояло заняться. Мы договорились, что вместе с Тайебом я приму участие в недолгой рекогносцировочной экспедиции в апреле-мае 1972 года, до начала полевого сезона в Омо. Чтобы попасть в Афар, я воспользуюсь своим авиабилетом, сделав дополнительную остановку в Аддис-Абебе. Все остальные проблемы я тоже рассчитывал как-нибудь разрешить.

Когда, вернувшись в Соединенные Штаты, я обо всем рассказал Кларку, он счел мои действия крайне неразумными.

— Вам нужно закончить диссертацию и получить степень, — втолковывал он. — Без нее вы ничто: ни денег, ни карьеры.

Я задумался.

— Вы не сможете даже добиться денежной субсидии, — добавил Кларк.

После этого разговора я чувствовал себя подавленным. Однако через несколько недель на горизонте блеснул луч надежды: я получил предложение вести курс антропологии в университете «Кейс-Вестерн» в Кливленде. Отправившись туда, чтобы обсудить условия, я ошеломил своих работодателей заявлением, что смогу осенью приступить к чтению лекций, если получу аванс в 1000 долларов для летних полевых исследований.

Молодой человек, не закончивший аспирантуру, вообще не может претендовать ни на какие денежные субсидии, пока его не приняли на работу. Не знаю, как я осмелился заикнуться об этом. Но, видимо, иногда нужно идти напролом. Мне повезло, что я познакомился с Тайебом, и еще раз повезло, когда я получил предложение из Кливленда. Услышав о тысяче долларов, администраторы факультета потеряли дар речи. Однако я был нужен, приехал с отличными рекомендациями, и мне все-таки выдали необходимую сумму.

Прибавив к ней все свои сбережения — 600 долларов — я отправился в путь. Мы встретились с Тайебом в Аддис-Абебе и провели в городе целую неделю. Обзавелись примусом, который одолжили у четы американцев, любившей путешествия и походы, палаткой, взятой на время у знакомого Тайебу голландца, банками консервов. Мне удалось купить спальный мешок. Тайеб раздобыл пару видавших виды лендроверов в Национальном центре научных исследований — организации, субсидирующей деятельность французских ученых и имеющей отделения во многих странах мира, в том числе и в Эфиопии. Но самым ценным приобретением было разрешение на проведение научных изысканий, которое Тайеб получил в министерстве культуры Эфиопии. Запасшись всем необходимым, мы устремились на север. Дорога постепенно шла вниз, мы спустились с центрального высокогорного плато и оказались в жаркой засушливой местности, совершенно плоской и безмолвной. Если бы не редкие встречи с афарами, пасущими своих коров, коз и верблюдов, можно было подумать, что в этом краю вообще нет ничего живого.

Вскоре мы выехали на дорогу, которую сооружала европейская строительная компания «Трапп» от Аддис-Абебы до Ассаба. Эта дорога стала для нас своеобразным плацдармом: остановка в одном пункте, быстрый осмотр местности, потом переезд, снова остановка на день или два и т. д. Такими «наскоками» мы старались охватить как можно большую территорию в максимально сжатые сроки. Мы подружились с рабочими, строившими дорогу. Эти одинокие люди были рады приютить нас, поделиться запасами воды и пищи, чтобы иметь возможность пообщаться и посидеть вечерком в компании за бутылкой вина. Как-то раз Тайеб, желая поразить всех, приготовил на походном костре блюдо жареных бананов, перед тем обильно полив их коньяком.

Мы взяли себе проводника-афара по имени Али Аксинум. Он помогал находить почти исчезнувшие тропы, показывал, как спуститься в овраг или высохшее русло реки («вади») и как потом выбраться, знакомил с местными названиями рек, гор и деревень, которые мы по мере продвижения наносили на карту. Нам удалось найти часть тех отложений, которые Тайеб видел раньше. Как он и говорил, они изобиловали ископаемыми остатками исключительной сохранности. В одном месте мне попался почти целый скелет гверецы — многообещающая находка для антрополога.

— Ну что, можно сравнить это с Омо? — без конца спрашивал Тайеб.

— Здесь гораздо лучше, — отвечал я. Особенно хороши были два места, Хоуна и Леаду, — обширные, сильно расчлененные эрозией участки площадью в несколько сотен квадратных километров и древностью в 2–2,5 млн. лет. Мне очень хотелось задержаться для их обследования, но Тайеб уверил меня, что у него на примете есть кое-что получше. Мы искали это заветное место целый день, петляя по территории, однообразной и ровной, как бильярдный стол. Наш проводник Али, нажевавшись листьев растения «кат», обладающих наркотическим действием, как видно, потерял ориентировку и заблудился. Несколько раз мы застревали в занесенных песком руслах высохших рек и нам с трудом удавалось выбраться оттуда. И вдруг, уже на закате, перед нами внезапно открылась сильно изрезанная местность, простиравшаяся до самого горизонта. В косых лучах заходящего солнца слои выветренных отложений отсвечивали разными цветами. В глубине одного из оврагов журчала небольшая речушка.