Люмен - [55]

Дэр накрывает мою руку своей ладонью, и еще несколько минут мы сидим, устремив взгляды на океан.

Его руки теплые и сильные, и я стараюсь погрузиться в это чувство, отгоняя прочь все навязчивые мысли, потому что сейчас ничто не имеет значения, кроме этого момента.

Я наслаждаюсь тем, как Дэр кладет свою руку на мою талию, когда мы возвращаемся обратно к его мотоциклу. Я наслаждаюсь нашей близостью, когда мы усаживаемся и он заводит мотор. Я наслаждаюсь всем происходящим, потому что это по-настоящему прекрасно. Что бы еще ни творилось вокруг, только это имеет значение, и это прекрасно.

Мне кажется, что я парю, когда я сползаю с его байка и стою с ним лицом к лицу.

Мы просто молчим, неловкая пауза повисла в воздухе, будто никто из нас на самом деле не хочет прощаться и заканчивать этот день.

Наконец Дэр улыбается, фирменная улыбка медленно расползается по его лицу, и в уголках глаз появляются маленькие морщинки, которые как будто говорят мне: «Ну-ка, попробуй, дерзни». Он протягивает руку и заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос, и, клянусь богом, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наклонить голову и не прикоснуться щекой к его ладони.

– Еще увидимся, цветок каллы. – Он произносит эти слова, словно обещание.

Я киваю в ответ и наблюдаю за тем, как Дэр разворачивается и уходит прочь.

Господи, он красив, даже когда идет вдаль, покидая меня.

Вдруг он останавливается и поворачивается ко мне, как будто прочитав мои мысли.

– Калла.

– Да?

– Ты веришь в судьбу?

Я улыбаюсь, потому что этот вопрос кажется мне странным и глупым.

– Я не знаю.

– А я верю.

Наполненная теплом до самых краев, я возвращаюсь к себе в комнату.

Глава 20

Проснувшись утром следующего дня, я сразу слышу фортепианную музыку.

Когда я вспоминаю о том, что на сегодня не запланировано похорон, это кажется мне очень странным. Моя мать была единственной в нашей семье, кто умел играть на фортепиано.

Я выбираюсь из постели и осторожно крадусь по лестнице, направляясь в молельню и не зная, чего мне ожидать. Но никакие предположения не помогают мне подготовиться к тому, что я там увижу.

Дэр сидит за пианино в передней части зала, а солнечные лучи, проникающие в комнату через высокие окна, создают сияющий ореол вокруг его темных волос, словно он был избран самим Господом. Он сконцентрирован на игре, его глаза закрыты, а музыка словно течет по его жилам, пронизывает все его тело подобно крови или кислороду. Будто музыка и есть его жизнь.

Я опираюсь на дверной косяк, наблюдая за тем, как его пальцы ловко перелетают с одной клавиши на другую, извлекая из них бесподобную музыку с мастерством профессионального пианиста. Мне так и не удается распознать композицию, которую он исполняет, но она такая прекрасная и в то же время пугающая и печальная.

Эта музыка идеально подходит для этого дома.

И несмотря на то что Дэр сегодня одет в темные джинсы и свободную футболку, а на его среднем пальце блестит стильное серебряное кольцо, он тоже прекрасно вписывается в окружающее пространство.

Потому что он заставляет фортепиано звучать именно так, как оно должно.

Он играет с благоговением.

Здесь, в молельне, особенно важно с уважением относиться ко всему окружающему, потому что эта комната требует почитания усопших.

На минуту я закрываю глаза, не в силах остановить нахлынувшие на меня грезы: что, если бы с тем же трепетом, с которым он сейчас ласкает клавиши музыкального инструмента, он ласкал бы мое тело. Мои мысли в этот момент напоминают божественную прелюдию, потому что он прикасается ко мне каждую ночь в моих снах. В них он овладевает моим телом, мы становимся единым целым, что приносит мне небывалое наслаждение. Сейчас эти фантазии снова всплывают в моем воображении, я представляю, как его руки скользят по моим бедрам, нежным вихрем пробегают вверх по животу и задерживаются на моей груди. Мои губы подрагивают, приоткрывшись в нестерпимой жажде его поцелуя. У меня перехватывает дыхание, я невольно провожу языком по губам, а мое лицо обдает жаром.

Только спустя несколько минут я осознаю, что музыка прекратилась.

Я открываю глаза и замечаю, что Дэр повернулся ко мне лицом и пристально изучает меня. В его глазах играет огоньками полушутливое любопытство, как будто он догадался, о чем я мечтаю.

Если в моей жизни и была ситуация, когда мне нестерпимо хотелось бы провалиться сквозь землю, то это происходит прямо сейчас.

– Привет, – начинает он разговор, – надеюсь, я тебя не разбудил. Твой папа сказал, что я могу зайти и выпить немного апельсинового сока. А потом я увидел пианино и, кажется… вторгся, куда не следует. Извини.

За его акцент я готова простить ему все. А также за то, что он так искусно играет на пианино. Честно говоря, за это я готова простить ему что угодно: все это делает его, пожалуй, самым потрясающим из ныне живущих мужчин.

– Я вовсе не считаю это вторжением, – говорю я, впрочем, даже если бы это было и так, он был бы самым желанным незваным гостем, – ты прекрасно играл.

Дэр пожимает плечами как ни в чем не бывало.

– Таково было одно из правил моего отчима. Все члены его семьи должны уметь играть на музыкальных инструментах, потому что именно этим и славятся люди высшего общества. – Всем своим видом он дает мне понять, что все это нагоняет на него страшную тоску.