Людвисар. Игры вельмож - [33]
Поэт сквозь туман, потряс пылающей головой, но этот чудаковатый дядя никуда не делся и даже заговорил:
— Добрый гусак, Филипп, — обратился он к спящему мельнику, который, правда, вряд ли его слышал, — будешь иметь теперь спокойно и чистую воду, и рыбу…
Тут он забулькал напитком, после чего утер рукавом свою густую зеленую бороду и зыркнул на Себастьяна.
— Добрый день… — едва пролепетал тот.
Незнакомец криво усмехнулся.
— Очухался?
— Не знаю, — честно ответил поэт.
— Пока ты тут спишь и пьянствуешь, — осуждающе сказал человечек, — твой скарб синеет, захлебывается водой, страдает от раков и пиявок, хотя, к счастью, никакой бес его не потопит.
— Какой скарб? Вы про что? — не понял с похмелья Себастьян.
— «Про что, про что!» — передразнил незнакомец. — Скарб, говорю! Скарб! Отыскал?!
Тот неуклюже отмахнулся.
— Мне уже обещали… ска-арбы… Вот тут, возле мельницы.
— Не возле этой мельницы, турок! — крайне разозлился незнакомец. — А возле старой, заброшенной. Той, что вверх по течению.
Он встал из-за стола и нахлобучив шляпу на голову.
— Вставай!
Себастьян подчинился.
У водяного колеса стояла покорно, как лошадь, привязанная лодка. Поэт сладко вдохнул полной грудью. Становилось немного легче. Влажный речной ветерок разворошил ему волосы и растрепал полы сорочки.
— Одного не пойму, — философски молвил неизвестный, усевшись в лодке, — с каких это пор так спешат за вознаграждением?
— Черт его мать зна… — ответил на то Себастьян, присоединяясь к нему.
Ответ, похоже, оказался исчерпывающим, потому что тот сочно захохотал и вручил ему весло.
— Греби на середину, а там по течению.
Лодку отвязали, и Себастьян мощным толчком отогнал ее от берега.
— А вы откуда все знаете? — поинтересовался он посреди реки.
— Знаю, да и ладно. Тебе что?
— Так, спрашиваю. Человек вы непривычен. Сказали бы, как называетесь. Я ж ведь отблагодарить могу…
В ответ тот прищурил правый волосатый глаз и деловито промолвил:
— Зовусь я Гирком, но много ли тебе это сказало? Я — тот, чей дом вот тут, — и указал на воду.
— Теперь знаю, — молвил Себастьян, — что благодарить нужно… водяного.
— А ты с благодарностью не спеши, — заметил Гирко. — Еще неизвестно, чем это душе крещеной обернется.
Полтва все журчала, зато левый берег, поросший камышом и ивняком, становился все положе. Когда-то и тут она была полноводной, но город укрепили еще одним рвом, который заполняли речной водой… Обветшала и мельница. Торчала черным одиноким призраком среди осоки и злобно блестела на рыбаков пустыми окнами.
— Лезь в воду, — приказал водяной, забирая у Себастьяна весло, — и ищи. В камышах…
Тот не раздумывая спрыгнул с лодки, оказавшись по пояс в теплой мутной стихии. Что-то странное теперь совершилось с несчастным поэтом: сердце колотилось, как бесноватое, руки обшаривали неистово острые тонкие заросли. Позади послышался дикий хохот водяного и гоготание какой-то болотной птички. Бредя наугад и задыхаясь от болотных испарений, Себастьян время от времени падал, пока, наконец, после доброго часа таких мытарств отяжелевшие от усталости и ила ноги отказались его нести дальше. На ум пришла молитва, но молиться он не стал. Не следует… Не сейчас…
Над головой зашумели крылья. Себастьян поднял глаза и увидел здоровенного ворона, что кружил над ним, как черный ангел. Привлекая к себе внимание, птица улетела в сторону, зовя, маня, призывая…
Поэт поднялся и с диким сумасбродством кинулся туда.
На согнутых ветвях ивняка лежало женское тело. Ворон сел рядом и вытянул клюв к посиневшим устам, как бы стремясь уловить дыхание.
Екатерина была без сознания, казалось, даже мертва, но, подхватив ее на руки, Себастьян почувствовал, что она жива…
Глава XIII
— Дай вина, жид! — коротко сказал Христоф.
Ни удушье, ни дорожная усталость не побудили к вежливости. Особенно когда речь шла о первоочередные нужды. Жид любезно улыбнулся и усердно переспросил:
— Может, пан желает пообедать?
— Есть с собой.
В корчме было пусто. Только трое мадьяр в углу за потрескавшимся столом с аппетитом грызли солонину. Так, будто других столов тут не было, и им волей-неволей пришлось мириться с его трещинами и даже отсутствием одной доски. Впрочем, последний недостаток кто-то из них исправил довольно своеобразным способом, закрыв дырку мушкетом.
Вполглаза глянув на них, курьер уселся неподалеку и взялся за свою дорожную сумку, которую вложил ему магистратский писарь. Ее ощутимый вес обещал многое, если бы не дурацкие писарские узелки.
Мадьярами больше интересовался полуживой от голода трехногий пес. Точнее, тем, что они потребляли. В целом же ему было наплевать, что делают эти господа тут, возле Олеська. Поджав облезлый хвост, пес замер с разинутой пастью и свесил набок язык. В больших влажных глазах бродячей животины мольба угасала вместе с жизнью, уступая место ненависти ко всему сущему: корчмарю, солонине, венграм и, не исключено, что даже к их императору Максимилиану.
Куда делась его четвертая лапа, пес держал в тайне. Хотя можно было предположить, что он сам ее отгрыз в голодном отчаянии.
Мадьяры, однако, им не интересовались. Двое, одетых несколько скромнее, сидели напротив третьего, время от времени уважительно к нему обращаясь и, казалось, стремясь в чем-то его убедить. Тот молча жевал, иногда отрицательно покачивая в ответ головой.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.