Людовик XIV - [71]

Двадцать первого августа он работает, облачившись в халат и положив ногу на табурет, а 22-го теряет сознание в травяной ванне, приготовленной специально для того, чтобы дать ему облегчение. Десять врачей, вызванных из Парижа в помощь Фа- гону, прописывают ему ослиное молоко. 24-го левая нога у него чернеет до самой ступни; «воспаление седалищного нерва» — это на самом деле гангрена. 25-го, вдень Святого Людовика, король решает обедать в окружении придворных и уточняет: «Я жил среди моих придворных, я хочу умереть среди них. Они были рядом со мной на протяжении всей моей жизни; справедливо, чтобы они видели мой уход».

Вечером он просит дать ему последнее причастие, после чего назначает маршала де Вильруа воспитателем дофина, недолго беседует с канцлером Вуазеном и генеральным контролером Демаре и просит позвать Филиппа Орлеанского.

«Мой дорогой племянник, — говорит король, — я составил завещание, согласно коему вы сохраняете все права, которые вам дает ваше рождение. Я поручаю вам дофина; служите ему так же честно и преданно, как вы служили мне… Если его не станет, власть перейдет в ваши руки. Я знаю ваше доброе сердце, ваше благоразумие, вашу храбрость и ваш ум; я убежден, что вы возьмете на себя заботу о достойном воспитании дофина и что вы сделаете всё возможное для облегчения участи подданных королевства».

Людовик добавляет: «Я сделал некоторые распоряжения, кои считал разумными и справедливыми для блага королевства, но поскольку всё предусмотреть невозможно, то в случае необходимости внести какие-либо изменения будет сделано то, что будет сочтено необходимым».

Историки единодушны в том, что эти уточнения касались того положения, которое, вопреки законам королевства, он даровал герцогу дю Мену.

Двадцать шестого августа, в понедельник, он прощается с будущим Людовиком XV, которого к нему приводит герцогиня де Вантадур: «Мое дорогое дитя, вы станете величайшим королем в мире; никогда не забывайте о своих обязанностях перед Богом. Не следуйте моему примеру в войнах; старайтесь всегда жить в мире со своими соседями и по мере сил облегчать участь своего народа, чего я, действуя в интересах государства, не имел счастья делать. <…> Я вам даю в духовники отца Летелье; следуйте его наставлениям и не забывайте о ваших обязательствах по отношению к мадам де Вантадур».

Он приглашает герцога Орлеанского и объявляет ему: «Мой племянник, я назначаю вас регентом королевства. Вам суждено видеть одного короля в могиле, а другого — в колыбели; сохраните в вашей памяти одного и не забывайте об интересах другого».

Его хирург Марешаль, прозондировав ему ланцетом ногу, обнаружил, что гангрена затронула кости.

Обращаясь к кардиналам де Бисси и де Рогану, король говорит о том, что его смущают последствия буллы Unigenitus, которую он вырвал у папы, чтобы покончить с янсенистами: «Я всегда с усердием и твердостью защищал религию и Церковь, но в событиях, имевших место в последнее время, я всего лишь следовал вашим советам и делал лишь то, что вы мне рекомендовали. Поэтому если я поступал дурно, то это на вашей совести, ибо в этом не было моей личной воли, и вы ответите за это перед Господом; у меня же были только самые благие намерения».

Так как кардиналы молчат, он указывает пальцем на небо: «Господа, отвечать вы будете перед этим судом».

Затем он говорит, что испытывает угрызения совести из-за того, как он поступил с кардиналом де Ноаем. Он заявляет, что не питал ненависти к архиепископу Парижскому. Фагон и Марешаль советуют ему помириться с ним. Людовик соглашается: «Заверьте его, что для меня будет высочайшим счастьем умереть у него на руках». Врагам Ноая кажется, что это уже слишком.

Роган, Бисси и мадам де Ментенон совещаются, стоя у оконного проема, а затем возвращаются к королю: его смерть на руках Ноая была бы торжеством их врага. Кардинал-архиепископ Парижский должен сначала принять буллу. Ноай так и не появился.

В последние дни жизни Людовик ко многим обращается с прощальными словами; те, которые он адресует принцессе Пфальцской, жене своего брата, матери регента, производят на нее такое впечатление, что она пишет: «Прощаясь, он сказал мне такие нежные слова, что я не знаю, как я тут же не рухнула без чувств».

Двадцать восьмого августа появляется некий провансальский знахарь по имени Брен и предлагает «безотказное» средство от гангрены. Герцогиня Орлеанская, герцог дю Мен и граф Тулузский сообщают о нем королю, и тот соглашается его принять. Король пьет этот «на редкость вонючий, сделанный из какого-то животного эликсир», небольшое количество которого растворили в рюмке то ли бургундского, то ли аликанте.

На несколько часов ему становится лучше, и дамы объявляют Брена «ангелом, ниспосланным небесами, чтобы спасти короля», а всех парижских и придворных врачей требуют сбросить в реку. Наступает ухудшение, король вновь принимает лекарство, и в четверг 29-го его состояние вновь улучшается. Апартаменты герцога Орлеанского, заполненные придворными, явившимися засвидетельствовать свое почтение будущему регенту, пустеют.

«Если король еще раз позавтракает или пообедает, — говорит герцог, — около меня не останется никого!»