Людовик Возлюбленный - [70]

– Мы должны позаботиться о раненых. Мы отсылаем их в Лиль, где сестры с радостью помогут им. Но среди раненых много англичан. Что нам с ними делать?

– Отошлите их вместе с нашими, – ответил король. – Они нам больше не враги. Им нужна всего лишь помощь.

И Людовик отвернулся. Он не мог больше смотреть на результаты кровавого побоища, он был в ужасе, его тошнило от одной мысли, что для победы нужно было устраивать такую резню.

Когда король после победы вернулся в Париж, люди обезумели от восторга. Они были уверены, что дома он и его правительство проявят себя так же, как король и граф Саксонский проявили себя на поле брани.

Однако Людовик подошел к важному поворотному моменту в своей жизни, не понимая этого. Его воспитывали в непоколебимой вере в старый режим. Королю и в голову не приходило, что современные идеи наступают на устаревшую феодальную систему и что катящаяся по Франции волна, меняющая общественный строй, должна либо взять его с собой, либо уничтожить и короля, и саму монархию.

Но пока эта волна была такой маленькой, что по возвращении из Фландрии Людовик ничего и не заметил. Когда народ аплодировал ему и явно выражал свою веру в него, Людовику и в голову не приходило, что философы и мыслители уже посеяли сомнение в самом сердце нации.

Людовик мог бы почувствовать это точно так же, как и все остальные, но он не хотел видеть и понимать. Он хотел наслаждаться.

Король не слышал приглушенный ропот в толпе. Он не хотел замечать возмущения в народе знатью, занимающей высокое положение в обществе, владеющей землей, деньгами, да еще и освобожденной от уплаты налогов. Существовавший в Версале строгий и до смешного условный этикет был ярким признаком нездоровья когда-то могучего государства. Во Франции было слишком много слоев, и их представители смертельно завидовали друг другу. Продовольствие облагали такими налогами, что многие голодали. Росло недовольство тем, что налоги платят неимущие. Срочно были нужны реформы. Людовик вполне понимал, что ни один из его министров не в состоянии ничего изменить. Народ требовал нового режима. Мудрые реформы могли бы помочь совершить бескровную революцию. Народ был полностью на стороне короля, но король им не верил.

Всю свою жизнь Людовик старался брать на себя как можно меньше ответственности. Вот и сейчас он оставил решение проблем страны своим министрам, а сам занялся приятным делом – возвышением маркизы де Помпадур.

Маркиза ходила взад-вперед по королевской передней. В платье нежных оттенков, сверкая бриллиантами, она выглядела изящной фарфоровой куколкой.

Людовик принял ее в Зале зеркал. Никто еще из его женщин, думал он, не был так полон жизни, как эта маленькая буржуа. Безупречный реверанс, ни малейшего признака беспокойства. Будто она всю жизнь прожила при дворе.

Маркиза сделала реверанс, и, когда Людовик наклонил голову, чтобы поговорить с ней, она заулыбалась. Она знала, что он думает. «Это еще один самый счастливый день».

Представление королеве – это суровое испытание. Жанна Антуанетта знала: те, кто собрался посмотреть на знакомство, замечают и обсуждают каждое ее движение, каждое слово.

Им было интересно, как поступит королева с этим юным ничтожеством.

Королева, сверкая бриллиантами, являла собой поразительный контраст с этой ослепительной молодой особой. Она холодно изучала Жанну Антуанетту, а та робко смотрела на нее.

«Что ж, она скромная, – думала Мария. – Уже одним этим лучше Шатору и Винтимиль. У нее миленькое личико, и она не задирает нос. В любом случае, если уж у короля должна быть любовница, то чем плоха эта женщина?»

Жанна Антуанетта была не готова к благосклонности со стороны королевы.

– Ваше… ваше величество, вы очень милостивы ко мне, – пролепетала она.

– Приветствую вас при дворе, – сказала королева. – Я слышала, что вы очень талантливы. Вы играете и поете, а кроме того, вы еще и актриса. Это очень интересно. Когда-нибудь вы сыграете и для меня.

Наблюдающие были потрясены. Не только король, но и королева приняла эту девчонку низкого происхождения.

– Для меня будет большой честью сыграть… сыграть… сыграть для вашего величества, – ответила Жанна Антуанетта. Хотя другие и хихикали над запинающейся речью девушки, королеве она понравилась. Это говорило о том, что Жанна Антуанетта не осознавала собственную важность… пока не осознавала.

Королева кивнула и отвернулась.

Жанна Антуанетта поняла намек; она знала, что от нее требуется. Она опустилась на колени и, слегка подняв край платья королевы, поцеловала его.

Представление закончилось. Жанна Антуанетта, маркиза де Помпадур, стала придворной дамой.

Карета остановилась, и Жанна Антуанетта выскочила из нее и поспешила в дом.

– Матушка, – звала она. – Матушка, где вы? Мадам Пуассон поспешно поднялась с постели.

– Приведите маркизу ко мне, – приказала она слугам.

Маркизу! Теперь так она всегда обращалась к дочери.

«Теперь, когда она там, – мадам Пуассон говорила себе по нескольку раз на дню, – беспокоиться больше не о чем. Я могу спокойно уйти».

Когда Жанна Антуанетта вбежала в комнату, ее мать подумала: «Самое прелестное существо из всех, что я когда-либо видела! И она моя… моя малышка. Моя собственная маленькая маркиза».