Людоеды - [25]

Они навалились на него, забивая дубинками до смерти. Но и тут вмешался старик.

— Табу…

Дикари снова подчинились ему. Приблизившись к издыхающему чужаку, он уловил дыхание. Возликовал. Враг повержен, но ещё жив. Что и требовалось ему.

По его очередному требованию притащили Беккера. Тот трясся и был бледным как простыня, напоминая всем своим видом приведение. Того гляди: его душа покинет бренное тело раньше, чем у Лаптя.

Не тут-то было. Старик сунул ему в руки складной нож и указал на препода.

— Ойё-о-о…  — дошло до Беккера, что тот требовал от него, а не мог совершить преступления — это было выше его сил.

Выручил Уйё, замахнувшись дубинкой на пленника. Выбор у Беккера был невелик: стать Иудой или сдохнуть вместе с Лаптем.

Как назло тот очнулся, открыв глаза, и даже без очков разглядел силуэты трёх фигур подле себя, признав ученика…

— Юра-А-А…  — застонал он, проявив несвойственную ему ранее слабость, что подвигло Беккера к более активным действиям — вроде как сила была на стороне ученика, и тот мог отомстить преподу за все обиды разом — одним взмахом ножа.

Но даже это не помогло. Он едва не лишился рассудка. Упасть без сознания не позволил старик, водрузив свою жилистую руку с костлявыми пальцами точно у смерти. Из-за чего пленнику показалось: именно старуха с косой, а не дикарь с посохом, прикоснулась к нему.

— А-а-а…  — закричал не в силах сдержаться Беккер.

Рука сорвалась одновременно с криком и таким же точно вздохом изумления, а потом облегчения, слетевшим с замерших губ Лаптя.

Получив удар ножом в грудь, препод завалился и захрипел. У него изо рта пошла кровавая пена. Дикарю с дубинкой не понравилось, и он прикончил мучения противника своим обычным орудием убийства, обрушивая на череп — раскроил.

Дикари заулюлюкали — все от мала и до велика. Жрец поднял окровавленную по локоть руку пленника. Отныне тот больше не являлся им, а соплеменником дикарям-людоедам.

Сегодня у них был настоящий праздник — пир по случаю победы и закатили они. Тело чужака затянули на угли и, зажарив, принялись рубить камнями.

Беккеру стало не по себе от увиденного им чудовищного зрелища, у него пошли рвотные спазмы, и, наконец, вырвало, когда ему сунули внутренности препода. От вида ливера и помутнело у него в глазах. Он упал. Но никто больше не обращал внимания на него — соплеменники веселились, пожирая то, что досталось каждому от трофея, добытого предателем рода человеческого.

— Иуда…  — процедил сквозь сжатые зубы Ясюлюнец.

Он не сбежал, как его сотоварищи, и предпочёл отлежаться втихую, дабы впоследствии без особых проблем уйти от погони, если таковая последует и преспокойно добраться до лагеря.

Самого тошнило. И также в итоге вырвало, но на приличном расстоянии от места трагических событий.

Брёл сквозь дебри ничего и никого не замечая, пока не заблудился и не выбился окончательно из сил. Вот тут его и подкараулило очередное порождение дикого края, и такое же кровожадное и беспощадное как дикари.

Он не сразу осознал, что случилось. Звёзды вдруг исчезли, и кто-то схватил его, нависая тенью. Вырваться не удалось. Его точно путы, обвили какие-то стягивающие щупальца, мерзкие на прикосновение, и затолкали во что-то тесное и зловонное. Где также копошилось некая живность. Если бы не карманный фонарик, Ясюлюнец бы так и не узнал, куда попал, а когда выяснил, пожалел, что вообще владел им.

Откуда-то снаружи донеслись звуки сходные с тем, как если бы ожила некая трухляво-скрипучая растительность и стала медленно, но верно передвигаться по земной тверди. Из-за чего его трясло и подбрасывало с тем, кто очутился с ним по соседству, смахивая на гигантскую мокрицу размерами с черепаху…

— Хрррум-крррум-трррум…

И кричать бессмысленно. Всё одно никто не услышит. Даже дикари. А готов был вновь встретиться с ними один на один, чем оказаться там, куда провалился. И до сих пор не мог взять в толк, пока на него не вылилась какая-то жидкость. Кожу защипало, словно его облили слабым раствором хлорки. И глаза стало разъедать испаряющимися парами, а обожгло и гортань, когда попытался заорать. Открыл рот да поперхнулся, задыхаясь.

Ему, по-видимому, не судьба была отомстить Беккеру за те унижения, которые он испытал из-за него не меньше, чем претерпел от Лаптя. А за препода также не думал мстить. Теперь вот окончательно тронулся и не только с места в том, кто проглотил его целиком, а чуть ранее умом.

* * *

Парни убегали с поля брани, браня всех и всё на свете, что ввязались в драку, а чуть ранее увязались с Лаптем. Им не стоило покидать пределы лагеря, поскольку и без того всем открылся истинный смысл на происходящие события — те ночные бомжи, вовсе не шайка местных «бичей», а настоящие дикари в виду яркого знака отличия и наличия костных оснований на отдельных участках тела и в основной массе головы. Столкнулись ни с кем-нибудь, а людоедами. Вот теперь и расхлёбывали, пожиная плоды. А точнее трапезничали аборигены, поедая того, кто не сумел разобраться с ними — и военный в прошлом человек.

Что уж было говорить про них — они как были — никто, так и теперь звать их — никак. А и позвать на помощь не получиться — себе дороже выйдет. Да и своя шкура ближе к телу. Вот каждый и соблюдал аналогичный интерес, добираясь в одиночку до лагеря в надежде избежать участи тех, кого потеряли, а толком об этом ничего и не знали, как о содеянном святотатстве новоиспечённым Иудой.