Людоед на первом этаже - [9]

Каспар был так возбужден, что едва заметил это. Он просто стащил носок и кнопку вместе с ним и с голой ногой пробрался обратно к химическому набору. Маленькая пробирка дрожала на краю крышки, белый порошок сыпался из нее на ковер. Каспар подобрал ее трясущимися руками. Прочно закрыв пробкой, он перевернул ее, чтобы прочесть этикетку, которая гласила: «Vol. pulv.». Это ни о чем Каспару не говорило. Но самое раздражающее состояло в том, что вещества в маленькой пробирке осталось едва на половину. Либо большая часть его потратилась в тот вечер, когда Гвинни поднялась к потолку, либо Джонни по незнанию использовал его в других смесях, сводящих на нет его действие. Заинтересовавшись, насколько силен порошок, Каспар осторожно поставил голую ногу на то место, где он рассыпался. Когда ничего не произошло, он надавил сильнее и поелозил ногой.

И был вознагражден восхитительным ощущением легкости. В следующее мгновение его ноги покинули землю, и он завис в воздухе примерно в восемнадцати дюймах над загроможденным полом. Каспар стал не особенно легким. Он совершил нечто вроде карабкающегося прыжка, чтобы посмотреть, сможет ли подняться выше, и всего лишь медленно отскочил к окну. Это было такое великолепное ощущение, что он снова прыгнул и медленно протрусил к кровати Джонни.

- Йе-ху! – воскликнул он, начав смеяться.

Каспар изобрел нечто вроде танца, прыгая, соединив ноги, сначала в одну сторону, а потом – в другую. Прыжок и… Прыжок и… Голова качалась, волосы разлетались, и он размахивал пробиркой в руке. Прыжок и… Прыжок и…

- Йе-ху!

Пока он этим занимался, в комнату вошли Джонни и Гвинни – печальные и серьезные. В первое мгновение они не могли поверить глазам. Потом Джонни поспешно захлопнул дверь.

- Я нашел! – сообщил Каспар, отпрыгивая и потрясая пробиркой. – Я нашел! Оно называется «Vol. pulv.» и работает само по себе. Йе-ху!

Вдруг он почувствовал, как снова становится тяжелым, и едва успел перепрыгнуть к своей кровати, прежде чем порошок перестал действовать, и Каспар плюхнулся вниз, загудев пружинами. Он сидел там, смеясь и размахивая пробиркой.

- Как чудесно! – воскликнула Гвинни. – Ты такой умный, Каспар.

Джонни медленно подошел к кровати, взял пробирку и изучил ее.

- Я собирался попробовать это на днях.

Каспар посмотрел в его мрачное лицо и понял, что Джонни (и не без основания) думает, как несправедливо, что секрет раскрыл Каспар, когда Джонни так усердно работал над ним и к тому же только что попал в ужасные неприятности из-за чернил.

- Тебе по-прежнему предстоит еще много работы, - тактично заметил Каспар. – Я использовал его сухим, а его следует смешивать с водой. Тебе надо найти правильную пропорцию.

Лицо Джонни просветлело.

- Да. И провести опыты, чтобы выяснить, какое количество необходимо, чтобы не вылететь прямиком за пределы атмосферы. Я должен потихоньку экспериментировать на себе.

- Правильно, - согласился Каспар. – Но ради всего святого не трать слишком много. Там уже осталось меньше половины.

- Я не слепой, - сердито ответил Джонни и, чувствуя, что это прозвучало не слишком любезно, добавил: - Я Великий Ученый. Я ничего не упускаю.

Он попытался оправдать свое хвастовство, отгородив один из углов в комнате, чтобы, пока длится эксперимент, не произошло никаких несчастных случаев. Оставшуюся часть вечера он сидел в этом загоне, аккуратно насыпая порошок – крупинку за крупинкой – в проверочную пробирку с водой, а потом поливая результатом большой палец на ноге.

- Что такое с Джонни? – заинтересовалась их мать, зайдя к ним перед сном.

Джонни к этому времени поднялся над полом примерно на дюйм. Чтобы удержаться внизу, он схватился за стул, являвшийся частью его заграждения, и притворился, будто не слышал.

- Я сегодня случайно пнул его эксперименты и всё рассыпал, - встревоженно ответил Каспар, - и он не хочет, чтобы кто-нибудь сделал это снова. Будь осторожна с ним. Он очень сердит.

Салли одарила Джонни озадаченным взглядом.

- Хорошо, дорогой. Я не стану вмешиваться. В любом случае, я хотела поговорить с тобой, Каспар.

- О том, что я сказал про Джека? Мне жаль, - поспешно произнес Каспар, опасаясь сцен.

Сцены с матерью всегда были тягостными, не потому что она ругалась, а потому что она верила в абсолютную честность. И, конечно же, она сказала:

- Дело не в этом, дорогой. Я вижу, ты обижен и несчастен, и это расстраивает меня. Не мог бы ты понудить себя немного больше любить Джека? Он ведь очень хороший на самом деле.

- И с какой стати я должен? Он нас не любит, - столь же честно возразил Каспар.

- Он пытается, - убежденно произнесла Салли. – Я могу назвать по меньшей мере сотню случаев, когда он был действительно крайне терпелив.

- И около тысячи, когда не был, - горько сказал Каспар.

- Частично это оттого, что вы так ужасно себя вели, - откровенно заметила Салли. – Честное слово, мне стыдно за вас большую часть времени. За вас всех, но за тебя, как за старшего – особенно.

Каспар покраснел, и ему снова захотелось начать ворчать. Он глянул на Джонни. Джонни грустно посмотрел на свой большой палец и слегка покачал им. Он ненавидел сцены так же, как и Каспар, и к тому же до смерти боялся, что в любую секунду может подняться из своего заграждения и полететь.