Людишки - [6]

— Доктор Филпотт — выдающийся сотрудник факультета. Возможно, его научные исследования… — Тут Карсон решил, что вправе издать суховатый смешок, — …иногда и кажутся малость жутковатыми. Это надо признать. Но правда и то, что они совершенно необходимы.

— Но нужны ли они именно здесь? — спросил страховой агент, постукивая авторучкой по стопке бланков. Это раздражало.

Зародившееся было в груди Карсона чувство товарищества слабо задергалось и испустило дух.

— Что вы хотите этим сказать? Разумеется, они нужны здесь. Доктор Филпотт — профессор нашего университета.

— Извините, доктор Карсон, — сказал агент, втягивая голову в плечи и хлопая глазами за стеклами очков в черной оправе. — Разумеется, я говорю не от имени компании, а лишь делюсь с вами мыслью, которая пришла мне на ум только что и, возможно, покажется вам дельной.

— Боюсь, что не понимаю вас.

— Доктор Филпотт — профессор университета Грейлинг, — сказал Стайнберг, пожимая плечами. — Но разве его лаборатория должна непременно располагаться здесь? Разве для нее не найдется гораздо лучшего места?

Карсон никак не мог уразуметь, о чем ведет речь его собеседник.

— Например?

— Ну, не знаю… Военный лагерь или что-нибудь в этом роде. — Он указал своей авторучкой на окно. — Кажется, неподалеку отсюда есть какое-то правительственное учреждение. А у вас, должно быть, найдутся связи в Вашингтоне.

— Есть несколько человек, — неохотно согласился Карсон. Негоже распространяться о своем влиянии, тем более в беседах с незнакомыми евреями из страховых компаний.

— Когда доктор Филпотт пребывает в своей профессорской ипостаси, пусть себе живет здесь, в университетском городке. В прекрасном, надо сказать, университетском городке, — продолжал Стайнберг. — На когда доктор Филпотт становится исследователем, ему лучше уезжать в какое-нибудь другое место. Миль за двадцать? Может, за тридцать отсюда? На какой-нибудь правительственный объект, где знают, что делать, если рванет.

Карсону вдруг показалось, что в словах этого человека есть смысл. Президент даже улыбнулся гостю.

— Мистер Стайнберг, возможно, вы правы, — сказал он.

Стайнберг передернул плечами и втянул в них голову. Потом усмехнулся своей кривой вороватой усмешкой и ответил:

— Ну а заодно и моя компания сбережет несколько долларов.

Аннаниил

Основой антисемитизма, несомненно, служит страх перед необузданным еврейским коварством. Иными словами, коль скоро они сторонятся «нас», «мы» считаем их чужаками, вот и получается, что они и впрямь чужаки. Стало быть, им нет нужды терзаться угрызениями совести, ведя дела с «нами». И они могут хитрить сколько душе угодно. Хитрость — залог их общественной полезности; они прекрасные законники, врачи, счетоводы и так далее. Но отсутствие угрызений совести делает их опасными. Посему то, на что они способны, мгновенно превращается в то, что они делают в действительности, да еще так хитро, что у «нас» кишка тонка поймать их на этом. Они и впрямь себе на уме, и у них нет никаких причин быть милосердными по отношению к «нам». До чего же это мерзко.

Ходдингу Кэйбелу Карсону нет ровни. Он выслушивает распоряжения сверху и передает их вниз. Кто же сможет внушить ему то, что я хочу? Никто из его окружения на это не способен.

Надо, чтобы этим занялся какой-нибудь чужак. Кроме того, чужак должен произвести на Карсона впечатление человека хитроумного. Лучше всего сделать Карсону предложение таким образом, чтобы он подумал, будто чужаком движет простое человеколюбие, хотя в глубине души чужак, разумеется, будет печься о собственной выгоде.

Ведь люди, право слово, простаки.

Ну а теперь — в Москву.

3

Григорий проснулся. Теперь будильник был ему, по сути дела, и не нужен, хотя Григорий привычно заводил его каждый вечер, прежде чем проглотить свою полуночную пилюлю. Теперь он просыпался за пять, семь или девять минут до начала трезвона и неподвижно лежал в черной мгле, чувствуя, как кипит его возмущенный разум. Почему-то в эти короткие мгновения, в темноте, в четыре часа утра, перед приемом пилюли и самым началом трезвона, ему зачастую лучше всего думалось, и он записывал в лежащий у кровати блокнот по меньшей мере одну новую шутку.

«Недавно был обнародован новый пятилетний план. Его цель — рассказать правду обо всех предыдущих».

Хорошо? Плохо? Трудно сказать. Нынче смех проистекает не столько из юмора, сколько из стремления найти точки опоры в мире, где эти точки ежедневно смещаются во все стороны. Это само по себе смешно или по крайней мере нелепо. Нынешние шутки смешат людей не остроумием, а дерзостью; сейчас главное — насколько близко подходит шутник к границам дозволенного в эпоху, когда никто не знает, а что, собственно, дозволено. Может, все? Ну, это вряд ли.

Послышался зуд будильника — тихий, сдержанный звук, наполнивший комнату, но не способный потревожить других обитателей стационара. Григорий сел, включил ночник и пристроил блокнот на коленях, чтобы записать шутку про пятилетку, над которой он поразмыслит потом, при свете холодного дня. Покончив с писаниной, Григорий выбрался из постели и зашлепал босыми ногами в ванную, чтобы набрать воды и запить пилюлю. Здесь, в Москве, он жил куда вольготнее, чем в Киеве. Собственная комната, да еще неплохо обставленная. Собственная ванная с полным набором принадлежностей, даже с душем, хоть и насквозь ржавым. Вона какая роскошь!