Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [191]

Особым духовным орденом, а отнюдь не русским образованным классом считал русскую интеллигенцию и И. И. Бунаков-Фондаминский[236]. Однажды он сделал в Париже даже специальный доклад «Русская интеллигенция как духовный орден». Основную идею этого доклада можно понять из следующего возражения, которое сделал В. Злобин[237] И. Бунакову:

«И. И. Бунаков в своей речи о русской интеллигенции, как о духовном ордене, исходит из положения, что русская интеллигенция и русский народ – как бы два разных, духовно друг с другом не сообщающихся мира. И хотя оратор прямо своего отношения к этой разобщенности не высказывает, однако, ясно, что ничего рокового он в ней не видел и не видит. Напротив, она ему кажется естественной и необходимой, она обуславливает существование ордена. Он мог существовать, только соблюдая известную внутреннюю дистанцию между собой и народом».

Мережковский тоже считал, что русская интеллигенция – это особый духовный орден, но он не считал орден таким замечательным, как И. И. Бунаков.

Отвечая И. И. Бунакову, Мережковский говорил: «Действительно ли русская интеллигенция есть такой величественный духовный орден?».

Д. Мережковский считал, что русская интеллигенция чужда русскому национальному духу. «И нет ли, – спрашивал он, – между русской интеллигенцией и русским духом несоизмеримости?».

Другой виднейший представитель русской интеллигенции проф. Г. Федотов в статье «Трагедия интеллигенции» писал:

«Сознание интеллигенции ощущает себя почти, как некий орден, хотя и не знающий высших форм, но имеющий свой неписаный кодекс чести, нравственности, свое призвание, свои обеты. Нечто вроде средневекового рыцарства тоже не сводимого к классовой, феодально-военной группе, хотя и связанное с ней, как интеллигенция связана с классом работников умственного труда».

Искусственность, нереальность интеллигенции понимал хорошо уже Белинский:

«Мы люди без отечества – нет, хуже, чем без отечества: мы люди, которых отечество – призрак, и диво ли, что сами мы призраки, что наша дружба, наша любовь, наши стремления, наша деятельность – призрак».

Термин «интеллигенция» изобретен и пущен в ход в 1876 г. Боборыкиным. Интеллигент, по мнению Боборыкина – это будто бы «передовой» и «прогрессивный» человек, проявляющий преданность революционноякобинским идеям и подданный революции.

Это был орден фанатиков и утопистов.

«Интеллигенция не могла у нас жить в настоящем, – утверждал Бердяев, – она жила в будущем, а иногда и в прошедшем».

Возражая И. Бунакову, Мережковский, сам яркий представитель ордена русской интеллигенции, говорил:

«Вспомните, когда началась интеллигенция. Типичный интеллигент, – Белинский, встретился с Гоголем. Как Белинский отнесся к великой религиозной трагедии русского духа? Ему просто показалось, что Гоголь крепостник. Он даже не понял о чем у Гоголя идет речь. Я считаю Белинского крупным и значительным человеком, но с большим легкомыслием к трагедии Гоголя нельзя было отнестись.

Или Писарев и Пушкин. Пушкин был понят, принят вопреки интеллигенции (выделено мною – Б. Б.). То же самое было с Достоевским, да и с Толстым. Толстой, Достоевский, В. Соловьев, – это все представители русского духа, русской культуры. И с ними у интеллигенции была сильная непрерывная борьба. Не было жестче цензуры интеллигентской. Я знал лично Михайловского, и я знал его цензуру. А ведь он, при этом, еще все время говорил о свободе».

Что делает русская интеллигенция с момента своего появления, что она считает своим призванием.

На этот вопрос Н. Бердяев дает следующий категорический ответ:

«Весь XIX век интеллигенция борется с империей, – исповедует безгосударственный, безвластный идеал, создает крайние формы анархической идеологии. Даже революционно-социалистическое направление, которое не было анархическим, не представляло себе, после торжества революции, взятия власти в свои руки и организации нового государства».

Это ли не крайнее выражение утопичности миросозерцания русской интеллигенции?

«У Белинского, – отмечает Бердяев, – когда он обратился к социальности, мы уже видим сужение сознания и вытеснение многих ценностей».

* * *

И сознание у русской интеллигенции сужалось с каждым годом вплоть до появления большевизма, в котором оно сузилось до возможного предела.

В прениях во время обсуждения доклада Бунакова, видный представитель «прогрессивной» интеллигенции проф. Степун сделал признание, что:

«Бомба, брошенная интеллигенцией в Александра Второго, уводит славянофилов из рядов интеллигенции, превращает их, с одной стороны, в чиновников и управителей, с другой, в мыслителей и художников (Достоевский, Леонтьев и даже Соловьев, в последнем счете – не интеллигенты).

После убийства интеллигентами-народовольцами Александра II и образуется интеллигенция в точном, узком смысле этого слова: радикальная, социалистическая, но духовно реакционная (выделено мною – Б. Б.), расстреливающая из своих толстых журналов все наиболее значительные ценности русской духовной культуры. Тут большой грех, в котором надо признаться и надо покаяться».

Но каются господа интеллигенты что-то плохо!