Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [158]

Эти его тенденции необычайно ярко выражены в очерках «Киевский митрополит Петр Могила», «Царь Алексей Михайлович», «Малороссийский гетман Зиновий-Богдан Хмельницкий», «Преемники Богдана Хмельницкого», «Стенька Разин», в его характеристиках Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого, Галятовского, Радзивилловского, Барановича, Юрия Крижанича и др. Даже Русскую Православную Церковь, возглавлявшуюся митрополитами Московскими и потом патриархами всея Руси, пытается грязнить Н. Костомаров. По его мнению, и она была темной, едва ли не неграмотной в вопросах богословия и свет понимания Слова Христова внесли в нее лишь воспитанные в большинстве случаев в иезуитских школах южнорусские церковники, приглашенные в качестве преподавателей латинского языка в организованную царем Алексеем Михайловичем и его боярином Ржевским высшую духовную школу, Славяно-греко-латинскую Академию.

Для выяснения неправильности этой тенденции Костомарова вспомним, что московские иерархи того времени и ядро верующего православного народа относились с большим недоверием к этим пробравшимся к власти пришельцам, в результате чего свершилась жесточайшая трагедия в среде подлинно русского православия – раскол и последовавшие за ним несправедливые гонения на хранителей традиционной русской обрядности… только обрядности, т. к. догматических расхождений с официальным православием русские раскольники не имели и не имеют. Следует вспомнить также, что и в отношении неприкосновенности обряда раскол был выразителем чисто русского самоутверждающего духа. Так, например, в спорах о двуперстии и троеперстии («щепоти») раскольники защищали двуперстие, которым крестилась Русь при св. Владимире, так же, как крестилась тогда и Византия. Троеперстие же было принято ею (Византией) лишь через пятьсот лет, в XIV в., когда Московская митрополия была фактически совершенно самостоятельна и представляла собой Русскую Православную Церковь, независимую от Константинопольского патриарха и возглавлявшуюся Великими Митрополитами, Чудотворцами Московскими.

Будучи ненавистником всей Великороссии и ее народа в целом, Костомаров стремится представить происходившие на Руси бунты и восстания, как народные действия прогрессивного характера. Так, например, свой (упомянутый М. Горьким) очерк «Стенька Разин» Костомаров начинает словами «В жизнеописании царя Алексея Михайловича мы уже показали, что его царствование было чрезвычайно тяжелым временем для России (выделяю, подчеркивая этим тезис Костомарова, диаметрально противоположный взглядам И. Л. Солоневича. – Б. Ш). Кроме тягостей, налагаемых правительством, кроме произвола всякого рода начальствующих и обирающих народ лиц» и т. д., и заканчивает характеристикой разбойничьего бунта, как «попыткой ниспровергнуть правление бояр и приказных со всяким тяглом, с поборами и службами и заменить старый порядок иным – казацким, вольным, для всех равным, выборным, общенародным», иначе говоря, республиканским в духе польско-панской Речи Посполитой, феодальное хищничество которой и рабство «быдла» – крестьян – под ярмом польско-русской шляхты Костомаров именует «казачьей вольностью», спекулируя на настроениях современной ему молодежи.

У этой, современной ему, нигилистически настроенной молодежи Костомаров, действительно, имел большой успех, как сообщает автор статьи, помещенной о нем в «Жар-Птице», который считает, что Костомаров «положил начало совершенно новому течению в истории», что «это значение громадно…», что «его идея давно уже вошла в жизнь» и т. д.

Вошла в жизнь… Увы, и в этом прав автор статьи. А в результате этого ее вхождения русский народ попал во всероссийский концлагерь и колхозное рабство. Таковы плоды «трудов» целого ряда «историков», подобных напечатанному через букву «ять» и в силу этого почитаемому чуть ли не национальным гением до сих пор Н. Костомарову. Таких было немало. Даже и похлеще, побульварнее Костомарова, например, близкий к нему по духу и по бойкости пера поляк Валишевский[192], сводивший всю одиннадцативековую историю государства Российского к амурным эпизодам дворцовых альковов, но тоже имевший «большой успех» у явных и тайных врагов национальной России.

Есть версия о том, что Ф. М. Достоевский принял Н. Костомарова прототипом для того не названного по имени полупьяного субъекта, который, забравшись на кафедру благотворительного губернского вечера (в романе «Бесы»), начал ни с того, ни с сего чуть ли не площадными словами поносить Россию и все русское. Этот субъект тоже имел тогда бурный успех, который подчеркнул Ф. М. Достоевский, связав его с характеристиками составлявших аудиторию явных и тайных «бесов».

Неужели мы уподобимся им? Неужели трагедия русской революции нас ничему не научила и прежде всего не научила отличать подлинно русское подлинно национальное от квасных имитаций, от пошлого либерализма, прикрытого дырявым фиговым листком «любви к народу».

В заголовке к этой статье я назвал Костомарова «дедом Василакия», ибо он был безусловно одним из родоначальников современных оголтелых украинских самостийников, в результате, подобно Грушевскому, Винниченко, а теперь Василакию