Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [157]

Радиолекции Тойнби пользуются большой популярностью в Соединенных Штатах. Многие газеты дают о них пространные отчеты. Под парусом английского ученого корабль-идея, заложенный русским историком-мыслителем, переплывает океан, преодолевая угрозы страшилищ, минуя острова сладкопевных нимф. Одиссей приближается к Итаке. Когда он достигнет ее, мы не знаем и не беремся предсказывать сроков.

Но достигнет[189].

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 25 апреля 1953 г.,

№ 171, с. 3.

Внук Мазепы – дед Василакия [Н. И. Костомаров]

В рядах русской эмиграции существует небольшая группа лиц – яростных защитников и поборников буквы «ять». Они искренне верят, что наличие этого злосчастного знака в русском алфавите является какой-то гарантией сохранения русской традиции, своего рода национальным символом, и что все, что напечатано «по старорежимному», т. е. с буквой «ять», выражает русское национальное мышление. Следовательно, и наоборот: с упразднением «ятя» упраздняется и русскость[190].

Только таким убеждением можно объяснить себе появление на страницах безусловно стремящегося к сохранению русской национальной традиции журнала хвалебного очерка «известнейшему и популярнейшему нашему историку (выделено мною. – Б.Ш.) Николаю Ивановичу Костомарову, создавшему у нас особое направление в изучении истории и оставившему после себя целый ряд замечательных трудов, одинаково ценных как в научном, так и в художественно-литературном отношении». Этот журнал – «Жар-Птица», напечатавшая в апрельском номере с. г. редакционную статью в честь семидесятилетия со дня смерти Н. И. Костомарова.

Увы, далеко не все, напечатанное с буквой «ять», выражает национальное мышление русского народа, к которому литературно-исторические работы Н. И. Костомарова ни в какой мере не могут быть причислены. Ученым же историком его совсем нельзя назвать, к числу таковых Н. И. Костомаров не был причислен и в дореволюционные годы. Его современник, действительно глубочайший работник исторической науки и подлинно русский, чисто православный мыслитель С. М. Соловьев беспрерывно полемизировал в свое время с Костомаровым, разбивал его наголову в этих спорах и обоснованно опровергал его псевдонаучные изыскания. Знаменитый ученик С. М. Соловьева – Василий Осипович Ключевский – вообще не считал Костомарова ученым историком, но лишь бойким и своеобразно талантливым историческим писателем; о писателях же этого жанра В. О. Ключевский говорил студентам так:

– Все исторические писатели, к сожалению, плохо знают русскую историю, за исключением гр. Салиаса… тот совсем ее не знает[191].

Но чисто литературные качества исторических очерков Костомарова В. О. Ключевский признавал и считал их очень вредными для развития исторического мышления молодежи, о чем предостерегал своих слушателей. Эта вредоносность бойких исторические характеристик, данных Н. И. Костомаровым, предусмотренная В. О. Ключевским, была подтверждена в дальнейшем в русской литературе… Максимом Горьким. В рассказе «Коновалов», включенном теперь большевиками в программу средней школы, М. Горький описывает колоссальное впечатление, произведенное очерком Костомарова о Стеньке Разине на полуграмотного «сознательного пролетария» – пекаря Коновалова, когда сам Горький прочел этот эскиз ему вслух. Горький отмечает при этом, что в Коновалове вспыхнули яростные революционные чувства против Российской монархии. Литературно-исторические очерки Н. И. Костомарова печатались во второй половине XIX в. во многих либеральных и радикальных журналах, а позже были собраны им в целый свод, озаглавленный «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», и именно они создали автору широкую популярность в среде нигилистически и либерально, а позже социалистически, настроенной русской интеллигенции. Оба обширных тома вышли несколькими изданиями (при помощи либерала Стасюлевича) и имели широкое распространение.

Красной чертой через все эти бойко и забористо написанные очерки проходит ненависть озлобленного южнорусса Н. Костомарова к северной ветви российского народа – к Москве. Младшая сестра кипит завистью по отношению к более мощной и более одаренной старшей своей сестре. Эту ненависть Н. Костомаров изливает на московскую государственность, в лице решительно всех ее возглавителей, начиная с Ивана Калиты, стремится всеми силами умалить и затушевать их бесспорно великие и прогрессивные по тому времени действия и, наоборот, подчеркивает, выпячивает на первый план все мрачные эпизоды их правления, без которых не обходилась ни одна государственная власть в нашем грешном мире.

Такие эпизоды, как казни, ошибочные или несправедливые в силу политических причин суды, тайная дипломатия, связанная с подкупами и интригами, Н. Костомаров буквально смакует в своих литературно-исторических очерках, возбуждав не без успеха в читателе моральный протест против всего развития Московской Руси вообще и выработанной ею самодержавно-монархической государственной системы, в частности, главным же образом, конечно, против возглавлявших эту систему великих князей и царей Московских, а также и их ближайших сотрудников, которые в кривом зеркале Н. Костомарова вырисовываются в образах хищных и злобных царедворцев, себялюбцев, казнокрадов, а иногда и попросту мошенников. Не лучшее мнение внушал своим читателям тот же «историк» и по отношению к русскому народу, к его великороссийской ветви. Этот народ в самом широком понимании во всех своих слоях, по утверждению Костомарова, темен, некультурен, дик, злобен, во вред самому себе до косности консервативен и единственные светлые лучи, проникающие в это темное царство, – веяние с Запада, проповедником которых Н. Костомаров считает южнорусскую ветвь, в лице ее интеллигенции и верхнего панского слоя – казачьей старшины времен воссоединения России с Малороссией.