Люди в летней ночи - [40]
После ужина пошли на холм жечь костер. Делать было нечего, костер так костер. Но и на холме настроение оставалось прежним — слегка растерянным, пока не случилось то, о чем Герцог, позже выслушавший историю целиком, отозвался так: «Разверзлись небеса, и глас воззвал».
Песня, как на грех, доносилась отчетливо, и участникам празднества не оставалось ничего другого, как с торжественно-каменными лицами выслушать ее до конца, после чего у подножия холма раздался гогот. Ольга сохраняла совершенную невозмутимость, как бы избавляя других от чувства неловкости. Брови ее были чуть сдвинуты, но рот и глаза улыбались, как у человека, предчувствующего что-то приятное, но еще не знающего в точности, что это будет. Она взглянула на Элиаса. Положение было настолько невозможным, что Элиас, встретив ее взгляд, не выдержал, прыснул и почти кубарем скатился вниз. А когда он на полпути наткнулся еще на Герцога, стоявшего в вытаращенными от всего услышанного глазами, то повалился на землю, к пущему изумлению приятеля, и стал хохотать как сумасшедший.
Похождения Тааве начались часов в пять пополудни. До этого он возил и разбрасывал по полю навоз; руки сами делали привычную работу, а мысли тем временем витали далеко. Их стремительный бег проявлялся даже вовне — в движениях, в нескончаемом мурлыканье какого-то мотивчика без слов — слова никак не прорезывались. Работа мысли и мотив двигались в общем согласном ритме. Сначала он накидывал полную тележку мягкого навоза из зимней кучи, потом, чуть мешкая, давая вилам поглубже осесть, брался за поводья и понукал лошадь: «Ну, пошла!» Он продвигался по меже к нижнему концу поля вдоль уже разложенных маленьких кучек. Потом стоял, снова мешкая, возле опорожненной тележки, чуть отряхивал одежду и пускался в обратный путь. Работа была сдельная, и к пяти он с нею справился.
Он пребывал пока в размягченном настроении и не держал зла на господский дом. Все ближе придвигалось время исполнения задуманного дерзкого плана, он уже шел с поля к дому, натянув поглубже фуражку, прикрывавшую глаза от слабеющих солнечных лучей. Мурлыканье постепенно смолкло и сменилось тихим насвистыванием, он въезжал на хозяйственный двор, залитый жидким солнцем. Рябина, цветущая на склоне, уже вовсю праздновала наступление вечера, когда он распрягал неподалеку лошадь.
Тааве было славно думать о своих планах. В людской он преисполнился сладкой грусти при мысли, что навсегда покидает этот обжитой угол, что нынешний вечер последний и что тут остается его кровать. Грусть — чудесное чувство, и Тааве охотно предался ей, как предавался в этой комнате другим, прежним настроениям. Вернувшись после ужина и переменив рабочую одежду на праздничную, он не поспешил в хозяйские покои, но принялся бесцельно расхаживать по просторной комнате, останавливаясь иногда у окон, ухарски заламывая шапку и опять напевая песенку про «ой-ой-ой да ай-ай-ай», — песенка тоже отдавала щемящей грустью.
— Вот в эту дверь она однажды вошла — для меня, я знаю… Однажды вечером, и не спешила уходить… м-м, черт возьми!
Дело было давнишнее. Зато в эту минуту Тааве ясно понял, что своей песенкой, само собой сложившейся нынче в его голове, он Ольгу не оскорбит, даже не заденет. Он представил себе ее лицо, когда она будет слушать его разнузданные куплеты, таким, каким видел его весной во время танцев, с тем же выражением глаз, а тут еще небось и сын старой хозяйки будет слушать…
Мысль о нем резанула Тааве, как скрежетание железа по стеклу — или так, словно он взялся показать свою силу и поднять валун, но не смог сдвинуть его с места. Это сердило, но разум трезво замечал, что камень, во всяком случае, не виноват. В эти два дня в воображении Тааве непрестанно и живо возникали картины того, в чем он подозревал Ольгу и сына старой хозяйки, но Тааве цыкал на себя, и картины на время пропадали. Только теперь, когда было решено тайком исчезнуть нынешней ночью из дома, все представилось более ясным и легким, а сам он казался себе более мужественным. Для большого мира, в котором он намеревался навсегда затеряться, эти обстоятельства оказывались ничтожными, к тому же с бывалым, видавшим виды парнем наверняка случаются дела и похлеще. У такого, например, прожженного типа, как сын старой хозяйки, уж точно приключений хватает, это сразу видно, достаточно посмотреть на его наглую манеру держаться, на его улыбочку и плавные движения; да одни его глаза чего стоят! Тут Тааве снова передернуло от мысли, что там эти двое выделывали в кустах. И сердце его сжалось в унылом, безотрадном предчувствии, что никакая девушка никогда
Франс Эмиль Силланпя, выдающийся финский романист, лауреат Нобелевской премии, стал при жизни классиком финской литературы. Критики не без основания находили в творчестве Силланпя непреодоленное влияние раннего Кнута Гамсуна. Тонкая изощренность стиля произведений Силланпя, по мнению исследователей, была как бы продолжением традиции Юхани Ахо — непревзойденного мастера финской новеллы.Книги Силланпя в основном посвящены жизни финского крестьянства. В романе «Праведная бедность» писатель прослеживает судьбу своего героя, финского крестьянина-бедняка, с ранних лет жизни до его трагической гибели в период революции, рисует картины деревенской жизни более чем за полвека.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.