Люди в белом - [37]

От курения у меня еще больше разболелась голова, да и вообще как только ушел Тамусенко, стало как-то грустно.

— Нет, он точно вампир, только энергетический. Это как у Федора Чистякова: "Я только встал и уже устал".

Разговор как-то сам собою затух, и образовавшуюся паузу заполнил резкий голос диспетчера, искаженный динамиком. Нас с Краснощековым отправили на вызов.

— От техно-музыки меня тянет блевать! — Алексей выключил радио и воткнул кассету с "Кью", — о, другое дело, можно хоть молодость вспомнить.

— Это у тебя выработался условный рефлекс на техно, — я сделал умное лицо.

— Объяснитесь, сударь, — Краснощеков щелчком выкинул окурок в форточку и случайно попал какому-то ханыге за шиворот, но тот ничего не заметил и продолжал рыться в своей урне.

— Когда вы слушаете техно, вы находитесь в клубе, когда находитесь в клубе, вы употребляете экстази и кокаин, когда снимаетесь со стимуляторов, после вечерины, вы трескаетесь героином, а от героина вы всегда блюете, вот почему техно-музыка вызывает у вас рвотный рефлекс, — я гордо, сверху вниз, глянул на Панкова, который, задавленный моей логикой, тихо сидел, покручивая баранку.

— Так что же получается, я психопат по-вашему? — Краснощеков подражая мне, перешел на вы.

— Да! — я поставил точку в бессмысленной беседе. Напарник хмыкнул и тоже замолк.

— Какое небо голубое, сейчас бы куда-нибудь за город, на озеро, — мечтательно вздохнул Панков, заведя свою любимую пластинку.

— Спасибо, были недавно, — Краснощеков поморщился.

Серые стены, с обеих сторон сжимающие дорогу в тиски, вопреки логике геометрии Пифагора, смыкались где-то в перспективе и падали в мутную, грязную воду Обводного канала. Слева легендарные "Ботки", справа товарный терминал Московского вокзала. Подобное зрелище само по себе может вызвать состояние аналогичное похмелью, а уж о том, чтобы купировать уже имеющееся, и речи быть не может. Я закрыл глаза и стал, по своему обыкновению, считать до восьмидесяти трех.

— Хватит медитировать, приехали! — рявкнул Панков, машина остановилась и я, не успев досчитать даже до восьмидесяти двух, нехотя открыл глаза.

Дверь квартиры открыло существо, одновременно напоминающее жабу и гуманоида.

"Допился, братец!" — бухнуло у меня в голове, но, взглянув на напарника, я понял, что продолжаю оставаться в объективной реальности, или допился я все-таки не один.

— Доброе утро, барышня, — начал Краснощеков, запнувшись на слове барышня, было видно, что пол нашего пациента(ки) он определил наобум.

— Здравствуйте! — высохшим, женским голосом ответило существо, с ног до головы обернутое в полиэтиленовые дождевички зеленого цвета. На руках жабы-гуманоида были желтые хозяйственные перчатки, на ногах красные резиновые сапожки. Подобные я носил в детстве, когда ходил с бабушкой летом в Зеленогорске по грибы. Вдобавок ко всему глаза монстра прикрывали большие слесарные очки.

— Куда нам пройти? — помог я замешкавшемуся Краснощекову.

— Вытирайте ноги и проходите в комнату, — с брезгливостью в голосе предложила она.

Я почувствовал себя человеком второго — третьего — четвертого — пятого сорта, вспомнил, что последние двадцать минут не принимал душ, и мне стало стыдно.

— Что с вами случилось? — голосом дебила затараторил Алексейчик и без задней мысли приготовил свои ягодицы для мягкой посадки на деревянный табурет, но Инга Васильевна, как представилась нам больная, каким-то неуловимым движением успела подсунуть под Краснощекова желтую клеенку. Я, не желая лишний раз беспокоить нашу пациентку, предпочел постоять.

— У меня что-то голова сегодня кружится, — заохала Инга Васильевна, шурша полиэтиленовыми дождевичками.

— Давайте, я вам померю давление, — предложил напарник, открывая наш чемоданчик.

Я, воспользовавшись своей ненужностью в данный момент, принялся изучать детали интерьера, хотя изучать в общем-то было нечего. Меня поразила патологическая чистота в комнате, совершенно нехарактерная для коммунальной квартиры. Вся обстановка состояла из трех табуреток и стола, обтянутого желтой клеенкой. На стене висела журнальная вырезка, изображающая Монику Левински. В нос ударял знакомый запах трехпроцентного хлорамина, который исходил из стоящего в углу белого пластмассового ведерка.

— У вас, голубушка, давление повышено, — констатировал Алексей, — надо бы укольчик сделать.

Перед тем как ответить, Инга Васильевна подошла к белому ведерку и, сменив перчатки, протерла тряпочкой, смоченной хлорамином, места, которые соприкасались с тонометром и фонендоскопом.

— Мне надо выйти сменить плащ, ничего здесь не трогайте! — грозно проговорила она и, гордо подняв голову, насколько позволял капюшон, вышла в коридор.

— Что это за хренотень? — шепотом спросил я.

— Мизофобия — боязнь загрязнения, — также шепотом ответил Алексей, — по-моему, нас с нашими грязными шприцами не допустят к столь неприкосновенному телу.

— Я не буду делать никаких уколов, — вернулась в комнату Инга Васильевна, уже в розовом дождевичке.

— И таблетки тоже никакие принимать не будете? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Краснощеков.

— Конечно нет! — возмутилась мадам и поправила съехавшие с носа жабьи очки.