Люди в белом - [2]

Снова закуриваем. Я почувствовал отвращение к табаку и начатая уже самокрутка полетела в форточку.

— Ну что, едем? — Алексей взял у сержанта акт, прочитал, кивнул головой, и захлопнул дверь.

— Не хотите ли перед дальней дорогой расслабиться, джентльмены? — спросил он, извлекая из пачки "Житана" папиросу несколько длиннее стандартной "Беломорины". Наши мимические мышцы сформировали идиотские улыбки. От доброго гандубаса, который есть у Краснощекова, никто никогда не отказывается. Не встретив с нашей стороны сопротивления, он, предварительно смочив штакетину слюной, взорвал ее. Воздух кабины наполнился одиозным ароматом, мысли потекли уже в другой плоскости, отрываясь от мнимой простоты того, что не может быть до конца понято. Ноги стали ватными. С каждой новой порцией дыма укреплялось состояние умиротворенности и неуместного спокойствия. Надеясь найти подтверждение своему состоянию в окружающей действительности, я заметил, что небо никак не отреагировало на мой посыл.

— Что легче разгрузить врачу педиатору: вагон угля или вагон детских трупиков? — спросил Алексей, глядя на нас глазами полными милосердия. Мы с водилой, ожидая интересную развязку, многозначительно промолчали, — конечно вагон детских трупиков.

— Это почему? — чавкая рычагом коробки передач, изумился водила Коля.

— А их можно по два-три на вилы натыкать.

Подобные шутки хорошо отражают сущность Краснощекова, но самое ужасное, что они веселят всех остальных, в том числе и меня.

По справедливо обиженным светом улицам машина несла нас в сторону Охтинского моста. Кругом пусто. Только мигание проблескового маяка будоражит утренние сумерки.

— Ты смотрел "Чужие-4"? — Краснощеков уютно повел плечами: воздух в кабине изрядно нагрелся.

— Смотрел, но не знаю что сказать, — я покрутил ладонью перед собой, подбирая слово, — никак, то есть совсем….

— Нашли что вспоминать, поговорите об этом с тем, что лежит в карете, — Коля Панков уверенно колдовал над рычагами, и пространство, ограниченное паутиной Охтинского моста, быстро перетекло в широкую площадь: мы едем в морг на Екатерининском.

Внезапно из кареты раздался стук, мой затылок моментом нагрелся. Господи, опять скрип тормозов, торпеда летит на меня, и голова обидно больно ударяется об нее. Порыв свежего ветра откуда-то сбоку, Панков с Краснощековым открыли двери и побежали в сторону от машины. Краем глаза я увидел, как занавеска, помимо стекла отделяющая карету от кабины, отодвинулась, и чья-то рука опять постучала в стекло. Через секунду я на проезжей части и глупо ору:

— Вы куда?

— Что за попсня? Кто там, кто в карете? — мой вопрос заглушил испуганный вой Краснощекова.

— Дверь! — Панков округлил глаза и непослушным указательным пальцем стал тыкать куда-то назад.

Тут я понял, что до сих пор стою к "этому" спиной и меня интенсивно передернуло от подобной мысли.

— Ну, мы же… — я не мог закончить. Ведь глупо же говорить о том, что мы почти трезвые современные люди, и вдруг — "восставшие из ада", бред какой-то!

Дверь кареты открылась, Краснощеков с Панковым отбежали еще подальше, видимо не желая проверять на собственной шкуре бред это или не бред. Из открытой двери что-то блеснуло в чахлом утреннем свете. Форменная пуговица! Из кареты вышел мент-стажер и удивленно посмотрел на нас.

После положенной в таких случаях минуты молчания пространство наполнилось отборной бранью, отражающей всю гамму чувств и переживания людей, которые одновременно испытали страх, облегчение и злость. Ну, а я испытал разочарование: опять все то, что только что казалось потусторонним и непостижимым, ускользнуло.

— Так можно и заикой стать! — Краснощеков начал отдуваться, тихо матерясь себе под нос.

Я же стоял как вкопанный, не ощущая ног. Никогда не думал, что могу так испугаться. Все мое естество было глубоко разочаровано. Господи, я хочу увидеть проповедующих Еноха и Илью, я хочу прикоснуться к мегалитам Стоунхеджа и узреть палеоконтакт, судьбу Атлантиды, НЛО, ну хоть что-нибудь, что бы сдвинуло этот мир с мертвой точки.

* * *

К одиннадцати вечера, когда мысли о легкой наживе и милом времяпрепровождении за бутылочкой пива покинули нас, и мы в прогрессирующем пессимизме готовились принять горизонтальное положение и зарыться в тряпки, нас дернули на вызов.

Поднявшись по переходам темной и вонючей парадной, мы остановились перед богато отделанной дверью. У меня затеплилась надежда, что списывать день как неудачный еще рано. Рука потянулась к звонку, тишина разорвалась лязганьем замков, и мы окунулись в обстановку шикарной прихожей. Из-за открывшейся двери нетвердым шагом возникла пожилая молодица с волосами цвета красного дерева и с сильным запахом алкоголя изо рта, идущем на шаг впереди нее.

— Вот, посмотри, врачи приехали, а ты убил ее. Я, наконец, избавлюсь от тебя, я тебя брошу! — обратилась экстравагантная пожилая дама к копающемуся в телефонной розетке статному старцу.

Алексей, в попытке прояснить ситуацию, форсированным голосом гаркнул:

— Что случилось?

Его вопрос наткнулся на замысловатый диалог старца и пожилой молодицы, из коего удалось выяснить, что убитая находится на кухне. Теперь не до сантиментов, надо, наконец, что-то делать. Оставив спорщиков, мы прошли на кухню. В полумраке, на фоне отличного чешского кухонного гарнитура, в обнимку с початой бутылкой водки "Финляндия" обнаружилась особь женского пола, возраст которой навеял уныние на нас с самого начала.