Люди сороковых годов - [4]

В сутолоке фронтовых будней редко выпадает случай обратиться ко вчерашнему дню, продумать, критически осмыслить пережитое. Может быть, именно поэтому Катуков говорил с таким подъемом, и беседа с командирским пополнением как-то сама по себе превратилась в интересную лекцию о тактике современного боя. Речь шла о практических выводах из первых боев с немцами.

— Поймите основное, — продолжал генерал, — ни один род оружия, кроме танков да еще, пожалуй, авиации, не требует такой обостренной инициативы и самостоятельности. С того момента, как вы получили боевой приказ, и до момента завершения боя каждый из вас действует на свой риск и страх. Там, на поле боя, ни я, ни мой начальник штаба ничем помочь вам не сможет. А обстановка меняется с каждым часом. И если вы сами не будете новаторами, если вы ограничитесь слепым выполнением приказа — заранее могу сказать: ничего хорошего не будет. А вы действуйте вот так, как, к примеру, действует у нас капитан Бурда, — не горячись, на рожон не лезь, трезво оцени обстановку, сам прими решение. А принял решение — не отступай от него, бейся до последнего, но свой замысел выполни. Количественного перевеса противника не опасайся. Умеючи можно и одному против десятка драться. Посмотрел, выскочил из-за бугорка, трахнул — обратно за бугорок. Выскочил левее, опять трахнул, снова за бугорок. Выскочил правее, опять трахнул. Так и дерись. И обязательно следи за товарищем. Ты его прикроешь он тебя. Если надо, спрячься, устрой засаду. Подпусти противника вплотную и разгроми. Да так, чтобы он опомниться не успел. Танковый бой требует молниеносных решений, запомните это! Примостившись в уголке «пещеры Лейхтвейса», я мысленно перебирал свои летучие встречи военного корреспондента с этим интересным человеком и командиром. Было немного досадно, что до сих пор ни обстановка, ни время не позволяли как-нибудь зацепиться за одну деталь, за одну операцию и раскрыть ее во всей полноте так, чтобы показать генерала и его танкистов во весь их богатырский рост.

Как они начинали

В своем фронтовом блокноте я читаю:

Катуков о начале войны

(Необычайные и сложные обстоятельства, описанные им самим на привале, перед боем за Лудину Гору, что за Волоколамском — 9 января 1942 года.)

Незадолго до начала войны я был назначен командиром танковой дивизии, входившей в 9-й механизированный корпус генерал-майора Рокоссовского, — до этого командовал бригадой легких танков. Базировались: Шепетовка, Славута, Изяславль. Штаб — Шепетовка.

Когда познакомился со штатным расписанием — был потрясен до глубины души: ведь, если все это перенести с бумаги на поле, получится величайшая силища — 10 500 человек, вооруженных до зубов самой современной техникой.

Дивизия должна была иметь 375 танков — два танковых полка, мотострелковый, и артиллерийский полки и обеспечивающие подразделения. Но… технику эту нам обещали дать в июле. А пока что люди учились, используя легкие машины — БТ-2, БТ-5, БТ-7.[2]

И все же с первых же дней войны наши танковые войска проявили себя как грозная боевая сила, нанося контрудары по превосходящим силам противника. Наши танкисты сражались с величайшим героизмом и самоотверженностью.

На беду, весной я серьезно заболел. Меня оперировали в Киевском военном госпитале — на Печерске. И вот представьте себе такое: рано утром просыпаюсь от грохота зениток. Решил: учение ПВО. Вдруг входят нянечки с нарезанными полосками бумаги, начинают заклеивать окна крест-накрест. «Зачем?» — «Так велели…» Тут прибегает врач, мой друг, и шепчет: «Михаил Ефимович! Киев бомбили». — «Кто?» — «Немцы»… У меня температура 38 градусов, слабость. Все равно к чертям лечение, немедленно в дивизию!

Оделся, поехал в штаб округа. Узнал, что корпус в соответствии с мобилизационным предписанием уже выступил вперед на Ровно, Луцк, Ковель. Помчался догонять своих…

Основные силы моей дивизии уже дрались с немцами. Помните лаконичные сообщения Совинформбюро:

«На Луцком направлении в течение дня развернулось танковое сражение, в котором участвует до 4000 танков с обеих сторон. Танковое сражение продолжается».[3]

Ну вот в этом сражении участвовала и моя 20-я дивизия с тридцатью учебными танчишками. Но дрались наши люди отчаянно: каждый наш танк, хоть и учебный, разбил от трех до девяти немецких. А потом… Потом сражались как пехотинцы: стреляли из винтовок, у кого они были, дрались лопатами, гаечными ключами, ломами. И еще была у нас артиллерия, чудесная наша артиллерия. Какой ужас она наводила на фашистов!..

Я разыскал дивизию в районе Клевань, на так называемой старой границе. Здесь продолжались тяжелые бои. Обстановка сильно осложнялась: пока наш корпус двигался к Ковелю, гитлеровские войска наступали по параллельным дорогам на восток — они шли на Новоград-Волынский, Житомир, Киев. Дальнейшее продвижение вперед было опасно и, по сути дела, бессмысленно. Поэтому Рокоссовский отдал приказ: повернуть обратно, чтобы не оказаться отрезанными. К этому моменту Новоград-Волынский уже был с ходу захвачен гитлеровцами, и нам пришлось его отвоевывать. Фашистов выбили из города, но общая обстановка становилась все более грозной.