Люди сороковых годов - [188]

Те, кто были помоложе, остаются в строю. Маршал бронетанковых войск Бабаджанян, генералы Гусаковский, Никитин, Иванов и другие занимают ответственные руководящие посты в Советской Армии. Много отличных командиров воспитала 1-я гвардейская.

И вот в один из вечеров я принимаю у себя в доме генерала танковых войск с золотой звездочкой на груди. Кто бы это мог быть, как вы думаете? Да он же, Володя Бочковский, впрочем, простите, теперь его в соответствии и с возрастом и с воинским званием положено называть уже Владимир Александрович, хотя глаза его все те же — молодые, иной раз даже чуточку озорные, и вихор на затылке все такой же — непокорный. Разговаривает он по-прежнему увлеченно, оживленно жестикулируя.

Генерал Бочковский много думает о современных проблемах стратегии и тактики, о роли танковых войск в условиях войны с возможным применением атомного оружия. Живо интересуется новинками военной литературы, иностранным опытом боевой подготовки. Он принадлежит к тому поколению военачальников, которое вынесло на своих плечах всю тяжесть чернового, будничного ратного труда во второй мировой войне, начав свою военную карьеру с самой первой ступеньки; вот так же, с самой первой ступеньки рядовыми красноармейцами начинали свой путь на гражданской войне военачальники того поколения, к которому приналежит маршал Катуков.

Мой старый фронтовой друг долго рассказывает о том, как работалось и жилось в те долгие годы, что мы не виделись, и, как всегда это бывает в таких встречах, разговор в конце концов неизбежно возвращается к пережитому на войне: слишком глубокий след оставили те годы, чтобы можно было о них забывать, и память снова и снова выплескивает какие-то необычайно ясные и точные детали пережитого, — так море много дней спустя после шторма выносит на берег свои трофеи.

— А помните Виктора Федорова, — вдруг говорит генерал, — ну, того самого, который спас меня чудом на Брянском фронте? Представьте себе, судьба опять свела нас вместе, да еще где — в Польше!

Послали меня перед большим январским наступлением сорок пятого года принимать пополнение для 1-й гвардейской бригады — маршевые танковые роты. Тогда еще забавная история получилась: попал я впросак из-за очередной хитрости Михаила Ефимовича Катукова… Приехал на станцию, а танков нет. Стоят только эшелоны с сеном. Я рассердился, кричу на начальника станции: «Что же вы неправильную информацию даете? Где танки? Когда их доставят?» А он улыбается: «Это же и есть танки!» Оказывается, по указанию Катукова наши саперы встретили эшелон еще в Ковеле и там так хорошо замаскировали танки сеном, что теперь даже я попал впросак. А танкисты сидели в теплушках, им было строго запрещено в дороге выходить, чтобы не демаскировать себя.

Ну, даю команду: «Построиться!» Ребята с удовольствием выскакивают из вагонов. Тут еще одна неожиданность: вижу в строю мальчишку лет тринадцати. Что это такое? Подхожу. Он рапортует: «Рядовой Владимир Зенкин». Танкисты смущенно улыбаются. Командир маршевой роты говорит: «Разрешите доложить, товарищ гвардии майор… Этот мальчонка наш воспитанник. Он из Орджоникидзе. Когда гитлеровцы туда подошли в сорок первом году, он потерял свою семью, — а помните, какая тогда суматоха была! — и прибился к одной отступающей части. С ней и начал воевать под Новороссийском, ходил в разведку. Потом его приютили курсанты нашего Орловского ордена Ленина краснознаменного танкового училища имени Фрунзе — оно эвакуировалось из Орла сначала в Майкоп, а потом в Туапсе. Оттуда он с нами перебрался в Свердловскую область, в Дегтярку, потом в Балашов Саратовской области. А когда мы кончили учебу и пришло время ехать на фронт, стал он нас уговаривать взять с собой, ну, мы и не выдержали, согласились…

Честно говоря, я даже немного растерялся: как быть? Вот-вот мы начнем труднейший, смертельный бой, и кто знает, как сложится судьба каждого из нас, а тут этот парнишка. Смею ли я взять на себя ответственность за его жизнь? Может быть, разумнее его вернуть? Но куда?.. Соображаю. И вдруг слышу еще один возглас из строя, — он-то и решил, честно говоря, участь Володи Зенкина, — я сразу позабыл о нем, и он остался с нами: «Товарищ гвардии майор, — спрашивает какой-то лейтенант, — вы не Бочковский?» «Бочковский…» — «Вы служили в 1-й гвардейской бригаде на Брянском фронте?» — «Служил… Теперь и вы в ней будете служить, вас берут именно в эту бригаду». — «Не может быть! — вырвалось у того, кто задавал мне эти вопросы. — Неужели же я вернулся в свою бригаду?..»

Всматриваюсь я в мужественное и красивое смуглое лицо лейтенанта, вижу в нем что-то знакомое, близкое. Он напоминает: «Так ведь это я вас в августе сорок второго на своей жужжалке вывез тяжелораненым из боя», жужжалками тогда мы называли легкие танки Т-60. «Федоров!» — воскликнул я, и тут начались объятия и поцелуи уже совсем не по форме, в нарушение всех уставных правил.

Оказалось, что Виктор Федоров с тех пор, как мы расстались, пережил многое: тоже был ранен, вылечился, кончил офицерскую школу и вот теперь прибыл опять воевать. Надо же так встретиться! Я зачислил его в свой батальон. А Катуков, которому я тут же рассказал историю Виктора, наградил его за спасение офицера в бою в самой трудной обстановке, дал ему орден Красного Знамени.