Люди сороковых годов - [179]

А старательные интенданты с его главной квартиры поспешили сдать в Швецию заказ на монументальные гранитные глыбы, которыми предполагалось оградить восточный предел «немецкого жизненного пространства». Эти гранитные столбы они не успели довезти до Волги — туго натянутая пружина долготерпения советского солдата развернулась одним махом и не только «сдвинула с места» фашистский фронт, но тут же пришибла на месте и 6-ю армию фон Паулюса, и 4-ю танковую, и 3-ю румынскую, и 8-ю итальянскую все, что было собрано гитлеровским генеральным штабом под стенами Сталинграда.

Сталин назвал эту великую битву побоищем. Это былинное русское слово как нельзя более точно определило суть событий, происшедших под стенами Сталинграда два года тому назад. Сто сорок семь тысяч двести трупов немецких солдат и офицеров было подобрано и закопано здесь после битвы. А сколько зарыли их сами немцы? Мы этого пока не знаем. И еще: девяносто одна тысяча немцев, в том числе две с половиной тысячи офицеров и двадцать четыре генерала во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом, сложили свое оружие после долгого и бесплодного сопротивления.

Это была хорошая жатва мщения. Но не было уже того средства, которое могло бы умерить гнев и боль в душе советского человека, вызванные лицезрением руин Сталинграда. По многим дорогам ушли отсюда на запад солдаты с золотистыми медалями на зеленых ленточках. Мы встречали их потом под Белгородом и под Орлом, у Таганрога и у Ленинграда. И всюду этих людей узнавали по особенному, решительному и тяжелому, удару, не знающему промаха.

Именем Сталинграда они карали гитлеровцев на всех фронтах. Именем Сталинграда бронебойщик Петро Болото, уничтоживший на берегах Волги с тремя товарищами пятнадцать танков, громил на Украине фашистов из панцирных дивизий. Именем Сталинграда гвардейцы Родимцева били их на Курской дуге, на Днепре, на Висле. Именем Сталинграда солдаты Чуйкова сокрушали гитлеровцев в Запорожье, у Аккермана, на Дунае и за Дунаем, а теперь громят их в Германии.

Искры московских салютов озаряли их дальний путь. Сталинградцев видели Болгария и Югославия. Сталинградцы освободили Будапешт. Родимцев вступил первым в Силезию. Полубояров провел свои танки по улицам Кракова и освободил Домбровский бассейн. Буткову салютовала Москва, когда он водрузил свое знамя в Пруссии.

Самое слово «Сталинград» стало нарицательным — гитлеровцы икали, вспоминая это слово под Корсунь-Шевченковским и в Белоруссии, между Яссами и Кишиневом, в Польше и в Восточной Пруссии, и во многих-многих других местах. И не раз еще вспомнят они это слово: наверняка и Берлин станет для них сталинградским «котлом».

Два года назад Геббельс вывесил в Берлине черные флаги, поминая гитлеровцев, закопанных под Сталинградом. Это был официальный траур. Флаги сняли три дня спустя, и сняли совершенно зря. Висеть бы им до сегодняшнего дня, до конца войны! Ведь тогда лишь начался закат гитлеровской армии, а теперь сумерки фашистской Германии сгущаются все плотнее, и черные флаги как нельзя больше к лицу столице рейха…»

Ну вот, а к исходу семнадцатого апреля оборона гитлеровцев на Зееловских высотах была все же взломана войсками 8-й гвардейской армии сталинградцев во взаимодействии с 1-й танковой гвардейской армией, и наши полки, дивизии, корпуса, армии начали медленно, но верно продвигаться к Берлину, захлестывая стальным прибоем одну линию укреплений противника за другой.

На протяжении восемнадцатого апреля армии 1-го Белорусского фронта, наступавшие на Берлин, продвинулись на четыре-восемь километров, назавтра еще на девять-двенадцать километров; вскоре они завершили прорыв третьей оборонительной полосы гитлеровцев. Оборонялся противник поистине отчаянно; за первые четыре дня наступления ударной группировки 1-го Белорусского фронта командование вермахта ввело в бой из своего резерва семь дивизий, две бригады истребителей танков и более тридцати отдельных батальонов. И это, когда на западе перед фронтом союзнических войск всякое сопротивление было, по сути дела, прекращено.

Но все было тщетно, часы третьего рейха были уже сочтены…

Советские танки в Берлине

Вечером 20 апреля, в 21 час 50 минут, когда танкисты продолжали ожесточенные бои, продвигаясь на запад и одновременно нанося удары по группировке фашистских войск, которая, отходя от Одера, пыталась пробиться к Берлину, в штаб 1-й гвардейской танковой армии пришла радиограмма, которая не могла не взволновать всех — от командарма до рядовых офицеров:

«Катукову, Попелю. 1-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично вам поручается организовать исполнение. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4–00 утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина.

Жуков, Телегин.[96]»

Это была необычайно трудная задача. Действовавший на левом фланге 8-й гвардейский механизированный корпус, к моменту получения телеграммы, вел жаркие бои, продвигаясь на юго-запад. Его 19-я и 21-я гвардейские механизированные бригады уже переправились через Шпрее. 1-я гвардейская танковая и 20-я гвардейская механизированная бригады тем временем, повернувшись фронтом на восток, отбивали яростные атаки превосходящих сил вражеской группировки, которая пыталась пробиться к Берлину. Генералу Дремову было крайне трудно выполнить поставленную ему новую задачу прекратить переправу через Шпрее, оставить часть сил для отражения ударов противника с востока и юго-востока, а главными силами двинуться на запад, к берлинскому пригороду Карлсхорст с тем, чтобы к утру быть на окраине Берлина. Немедленно приступить к выполнению приказа командования могли лишь танковые корпуса, но и они прокладывали себе путь с большим трудом — к утру поспеть на окраину Берлина они никак не могли.