Люди с чистой совестью - [184]

— Атака, Радя, атака! — услышал я голос комиссара рядом с собой.

Звонкий щелк затвора и голос комиссара заставили меня встряхнуться. Немецкая цепь только подходила к опушке. Затуманившееся сознание от быстрого бега и жара, минутный бред заставили остановиться. Я прислонился к дереву. Если б каплю холодной воды!

Еще миг, и цепь немцев бегом бросится к лесу. Уже отдельные солдаты добежали к опушке. А может быть, это мне почудилось? Но нет. Рев автоматов полоснул по цепи из канавы, окаймляющей панскую рощу.

Радик закричал отцу:

— Карпенко подпустил. Ну и молодчина! Папа, смотри, смотри — на выбор бьет! Ура!

— За мной! — раздался голос Карпенки невдалеке от нас.

Искусно замаскировавшиеся автоматчики третьей роты поднялись в контратаку. Они в несколько минут смяли врага.

Руднев, Радик и я выскочили на опушку.

Равнина полого уходила вниз. Автоматчики перебегали от копны к копне. Пересекая полоски еще не сжатых хлебов, они стремительно гнали оставшихся в живых фашистов вниз. Бежать им легко. Но постепенно огонь наших автоматов слабеет.

— Карпенко увлекается! У автоматчиков патроны на исходе, — взволнованно сказал Руднев.

Вырвав из блокнота листок, он на спине Радика написал записку начальнику штаба:

«Конное отделение ко мне. Повозку с автоматными патронами. Быстро! Руднев».

Карпенко азартно преследовал фашистов. Высоко держа автоматы, оберегая их от грязи и сохранившейся в хлебах росы, его орлы нажимали на врага.

Как только подошли подводы, я вскочил в одну из них на ходу. Колотилось сердце, но азарт боя влечет вперед. Комья грязи от конских копыт перелетали через повозку. Выстрелы все ближе. Пули взвизгивали высоко в небе. Мы поскакали лощиной. Но вот она изогнулась коленом. Впереди, как в сказке, выросли каменные здания, утопающие в садах.

— Третья рота в городе! — позавидовал ездовой.

— Эге. Это по нас! — закричал весело он и потянул кнутом по лошадиному крупу. Кони взяли галоп.

Пулеметная очередь гулким эхом отдалась в лощине. Мы влетели в сады во-время. Немцы стали оказывать сопротивление.

Плохо пришлось бы роте Карпенки — как раз сейчас кончались запасные диски. Но уже заговорил пулемет комендантского взвода, сопровождавший Руднева. Десять наших автоматов поддержали третью роту. Хлопцы тем временем разбивали прикладами ящики, загребали патроны россыпью в шапки, карманы, за пазуху.

Комиссар послал Мишу Семенистого в штаб с приказом Базыме выслать еще две роты на телегах.

Я прилег на командном пункте Руднева и больше ничего не помню. Очнулся лишь тогда, когда на площади толпились партизаны.

Через дорогу, нагибаясь, выскочил помощник Карпенки — Гриша Дорофеев, ленинградец, физкультурник, циркач, лихой автоматчик, по прозвищу «артист». Он выбежал из погреба и, обнимая Карпенко, что-то весело говорил ему. Из раскрытой пасти погреба выбегали один за другим хлопцы с оттопыренными карманами. Веселые, они бросались вперед, в бой. Руднев заметил, что каждый несет с собой несколько бутылок вина.

А около погреба уже хозяйничал Павловский.

— Обоз, обоз давай! Сюда! — хрипел от ярости помпохоз.

Встретившись лицом к лицу с комиссаром, он остановился и по взбешенному взгляду Руднева все понял без слов. И сразу, без перехода, с высоких — нот, стал говорить спокойно, вполголоса, оправдываясь:

— Понятно. Все понятно, товарищ комиссар! Но уж больно его много. В корзинках, бутылками. И-и-эх… От самого… ну як его… пола до того самого, ну, до потолка, — рядками стоят. Невозможно удержаться. Но я с-с-ча-с это дело покончу одним махом. Можете на меня положиться, — и Павловский скрылся в щели погреба.

Через минуту мы услышали из-под земли хриплый голос помпохоза.

— Выходи! Все выходи! Сейчас подрывать буду!

Из погреба выскочили карпенковцы и, смущенно поглядывая на комиссара, отходили в сторону. Еще полминуты — и под землей глухо затарахтели длинные очереди автомата. Руднев усмехнулся:

— Расстреливает бутылки!

Указав место подошедшим командирам восьмой и четвертой рот, комиссар в сопровождении связных пошел через площадь.

Хлебнув немного вермута, я почувствовал себя лучше. Бой затихал. Только на западной окраине изредка тявкал пулемет. Пулеметчик берег патроны.

Руднев, сопровождаемый связными, подошел к старинному парку. Чугунная решетка, бронзовые барельефы львиных голов с кольцами в носу на километр тянулись вдоль шоссе.

В раскрытые ворота ползком пробирались автоматчики. Аллея простреливалась пулеметом. Перебегая от дерева к дереву, хлопцы кольцом охватывали большой белый дом с колоннами. Это под его лестницей кашлял вражеский пулемет.

Сквозь редкую поросль парка видно было, как на ослепительно белой стене дворца появлялись желтые точки. Это автоматчики Карпенки расписывались на княжеских стенах, — только известковая пыль летела по ветру. Пули взвизгивали на рикошете, им вторил звон разбитого стекла.

Вот между деревьями мелькнула шляпа Гриши Дорофеева. Перебежал к круглой клумбе. Упал. Приподнялся. Раз за разом взмахнул рукой, кидая гранаты. Одна разорвалась у самой лестницы, скрежетнула осколками по пулемету. Вторая влетела на веранду — и рявкнула где-то, в середине. Фашистские пулеметчики кончены. Звон разбитого стекла затихает в глубине коридора. Только в неожиданно наступившей тишине из дворца донесся истошный детский плач.