Люди с чистой совестью - [183]

А на мосту кипела работа. Один пролет моста был опоясан ящиками. Детонирующий шнур соединял их. Когда же последний из оставшихся на мосту — Платон Воронько — зажег шнур и кивнул разведчикам, Подоляко небрежно крикнул дрожавшему часовому:

— Ну вот и добре! Комиссия кончила свою работу, Теперь — тикай!

Оцепенев, полицай не двигался.

— Ну, чего хлопаешь моргалками? Тикай! — крикнул Валя Подоляко.

И лишь когда он сам сполз на каблуках по крутой насыпи в канаву, часовой кубарем скатился на другую сторону.

Полтораста килограммов тола тряхнули мост. Земля вздрогнула, насыпь поднялась и осела вниз. Эхо взрыва пошло по реке, и сквозь басовитый его окрик взвизгнули вылетавшие в хатах стекла. Мост сдвинулся с края пролета, съехал с быков в сторону, но не рухнул. В расчетах минеры промахнулись. Мост оказался с большим запасом прочности. Только часть перебитых железных балок свисала вниз. Верхние крепления все еще держали ферму. Она прогнулась и широкой раскоряченной ижицей повисла над водой. Пришлось рвать вторично.

Лишь после второго взрыва пролет рухнул в воду.

Закончив свое дело, четвертый батальон беспрепятственно продолжал путь на юго-восток. В двадцати километрах от села Борки он должен был соединиться с отрядом.

19

Ночной дождь и грязь причинили немало хлопот не только четвертому батальону.

Головная колонна отряда тоже опоздала к железной дороге. И хотя особых происшествий при переходе не было, но все же мы не успели дойти за ночь к намеченному пункту. Рассвет заставил нас раскинуть лагерь в ближайшем лесу. Люди вымокли до нитки. Страшно хотелось спать. Прикидывая место для стоянки, ни начальник штаба, ни его помощники Войцехович и Горкунов, ни я не разглядели на промокшей карте, что лес подходит почти вплотную к кружку на карте — к кружку, который должен обозначать город или местечко.

Короче говоря, мы расположились в трех километрах ст бывшего уездного города Скалат. Наскоро наметили круговую оборону и стали сушиться у костров. Люди тут же засыпали. Дремали измученные кони. Не спали лишь одни ездовые. Они скосили всю траву вокруг стоянки и рыскали в поисках сухого корма для лошадей. Потные кашевары стряпали незатейливую партизанскую снедь.

Я проснулся около полудня. Земля, нагретая солнцем, парила. Тело ломило. Вдали, где-то за лесом, тихо ворковал пулемет, ему вторила разболтанная пишущая машинка Войцеховича.

Базыма участливо спросил меня:

— Ну как, легче? А мы думали, захворал всерьез. Ты, брат, бредил все утро. Такие речи закатывал…

Только сейчас я сообразил, что болен. На вопрос, какова обстановка, начштаба отвечал озабоченно, водя пальцем по карте.

— Это четвертый батальон приближается. Для связи с ним выслал отделение конников.

— Перехватить его на пути? — сонно спросил я начштаба.

— Ну да, надо сообщить изменение стоянки.

— Вернулись конники?

— Вернулись. Подоляко доносит: батальон выполнил задачу на ять. Взорвал мост и сейчас отходит.

Несколько длинных очередей дробно застучали на западе.

— Немцы преследуют Валентина. Прибыли к мосту на автомашинах. Похоже, что у противника есть и броневички.

Мы, ориентируясь по карте, видели: четвертый отходил лощиной, без дорог, прямо к лесу. Пулеметные очереди звучали все громче. Несколько раз солидно ударила бронебойка, и потом все затихло.

Солнце уже стояло в зените, но на кустах еще дрожали капли дождя. Лесная дорога была разбита колесами и копытами. Грязь загустела, но не подсохла.

Руднев, как всегда после отдыха, полулежал на телеге и писал карандашом в тетради. Так прошел еще один час. Жарко. Не было хорошей воды. Ее таскали из вырытых в болотах колодцев либо из луж. Напился из «копыта». Вода теплая, невкусная. Меня снова начало трясти, и я забылся. Проснулся от толчка. Базыма ткнул меня в бок. Вблизи от штаба хлопали винтовочные выстрелы. Но стреляли совсем с другой стороны, чем в полдень. Пули взвизгивали вверху. Некоторые щелкали, звонко разрываясь. Это первый признак — стреляли немцы. Руднев, спрыгнув с повозки, подбежал к Базыме:

— Какая рота держит заслон?

— Третья, Карпенки, — ответил Базыма.

— Черти. Опять проспали! — выругался Руднев. — У них же никогда толковых караулов нет.

Базыма, озабоченный, отошел от меня.

— Я ж говорил…

По лесу длинными очередями бил немецкий станкач.

По дороге промчалась сорвавшаяся с привязи лошадь. Кровавая полоска капельками яркокрасной росы блеснула по ее следу.

Пулемет все строчил по лесу. Пули чиркали и хлопали по деревьям. А с нашей стороны — ни одного выстрела.

Руднев подбежал к своей телеге, схватил автомат и плеть и устремился в лес. За ним вслед побежал и Радик.

— Дежурный! Бери с собой трех человек из комендантского взвода. Бегом за комиссаром!

Я поднялся и, разминая затекшую ногу, побрел за Семеном Васильевичем.

— Ручной пулемет захвати! — донесся одобрительный возглас Базымы.

Винтовочные выстрелы — частой дробью, а с нашей стороны — ни одного. Вражеский пулемет кончил ленту и замолк. Немцы уже подходили к самому лесу. По выстрелам можно было определить: шли они широкой цепью, захватывая не менее двух километров.

Мелькавшие между деревьями зеленые фигуры немцев двоились у меня в глазах. То они достигали опушки, то, наклонившись вперед, с винтовками наперевес, брели по жнивью. Вот уже, кажется, прошли мимо меня, прочесав кусты. Теперь позади, в лесу, у штаба, щелкали их пистолетные выстрелы.