Люди рая - [7]

Остаток дня мы провели со строителями. Вначале мне никак не удавалось разговориться с ними. Я пытался говорить на новогвинейской разновидности пиджин-инглиш, чему научился двумя годами раньше, но этот язык был для них совершенно непонятен. Внимательно прислушиваясь к их речи, я заметил, что она гораздо проще пиджин-инглиш Новой Гвинеи. Они совсем не употребляют слово «фелла» («человек», «мужчина»), и лишь немногие слова их языка не являются, по крайней мере по своему происхождению, английскими. Когда я пришел к этому выводу, я сумел объясняться с ними, хотя мое недостаточное знакомство с интонациями и синтаксисом препятствовало полному пониманию.

Мне сказали, что церемония с прыжками состоится точно через шесть дней, и это подтверждало слова Уолла. Меня удивила такая согласованность, ведь не всякий неграмотный народ придает столько значения точности. Было ясно, что дата проведения церемонии представляла для них большую важность.

Через два дня из-за скалистого мыса с западной стороны залива новь появился катерок Уолла. Уолл по воде добрался до берега, неся большой сверток, завернутый в газету.

— Вот вам пища получше, — сказал он и протянул сверток.

Развернув газету, я увидел шесть квадратных буханок хлеба и шесть бутылок какого-то шипучего лимонада. Уолл купил все это в лавке, милях в двадцати отсюда по побережью, куда он отвозил копру. Нас очень тронуло такое внимание, и мы были благодарны Уоллу, особенно за лимонад, ведь кроме кокосового молока нам приходилось пить только воду из мутного ручья, через который мы и все, кто направлялся к месту прыжков, переходили по нескольку раз в день.

Когда спустилась ночь, мы с Уоллом присели побеседовать у догоравшего костра из веток казуарины. С особым интересом я расспрашивал его о старых обычаях и образе жизни «в прежние времена». Уолл был христианином и проявлял склонность несколько покровительственно отзываться о тех, кто еще придерживался старой племенной религии. Он называл их «темными людьми». По словам Уолла, на Пентекосте в настоящее время все деревни, за исключением трех, «миссионизированы», но по ту сторону пролива, на острове Амбрим, язычников еще много. Он описал их деревни и площадки для плясок, посредине которых до сих пор стоит «там-там с человеческим лицом». Насколько я мог понять из его слов, он говорил о щелевых барабанах с великолепной резьбой, которыми славятся некоторые районы Новых Гебридов. Большинство барабанов было уничтожено, а немногие попавшие в цивилизованный мир находятся в музеях как весьма ценные экспонаты. Для того чтобы посмотреть хотя бы на один барабан в естественной обстановке, стоило совершить даже длительное путешествие.

— А ты знаешь место, где есть там-там? — спросил я.

— Знаю, — произнес Уолл многозначительно. — Я его хорошо знаю. Если ты хочешь посмотреть на него, я могу взять тебя завтра с собой.

Мы охотно приняли его предложение и на следующий день спозаранку отправились в путь. Лодка Уолла была всего футов пятнадцать длиной, но он управлял ею с большим искусством. Лодка врезалась носом прямо в большие волны, мчавшиеся по проливу, и круто взлетала вверх, а когда гребень волны проходил под ней, опускалась так глубоко, что голубая стена воды нависала над нами и впереди и сзади. Мы высадились на мысу, милях в пятнадцати от плантации Митчела, и пошли в глубь острова. Было нестерпимо жарко. Обливаясь потом, Уолл вел нас в гору. Ползучие растения, лианы, орхидеи и фикусы обвивали стволы и гирляндами свисали с ветвей. На пути нам попадались самые разнообразные деревья: казуарины, дикие бананы с широкими глянцевитыми листьями оливково-зеленого цвета, нежные древовидные папоротники, вздымающие свои узорчатые стволы, увенчанные пышной короной изящных листьев, саговники, внешне напоминающие небольшие древовидные папоротники. Фактически же между ними нет ничего общего, так как саговники — наиболее примитивные из всех сохранившихся семенных растений, предки которых так же древни, как динозавры. Иногда мы проходили под-высокими деревьями, у которых прямо из сучьев выступали шарообразные гроздья пурпурно-красных тычинок в таком изобилии, что они усыпали всю землю под деревом толстым сверкающим слоем.

Вскоре мы подошли к участкам ямса, расчищенным среди леса. Они были обнесены прекрасным частоколом для защиты посевов от набега полудиких свиней, которые бродили кругом. На полях работало несколько мужчин — первые увиденные нами язычники Амбрима, дикие на вид люди, с длинными жесткими волосами и почти совершенно обнаженные. На них были только широкие пояса из коры да набедренные повязки. Когда мы проходили мимо, они приостановили свою работу и выпрямились, отвечая неопределенным бормотанием на бодрые, но довольно беззвучные приветствия запыхавшегося Уолла. Мы с трудом пробрались по узким тропинкам между частоколами и снова вошли в лес.

— Где он стоит? — спросил я.

— Немного подальше, — ответил Уолл, тяжело дыша.

Тут я неожиданно вышел на залитую солнцем прогалину и очутился лицом к лицу с самой внушительной и необычной фигурой из всех, что я когда-нибудь видел. Передо мной стояло громадное бревно высотой футов десять. Вдоль бревна на две трети его длины шла щель, а внутри оно было выдолблено так, что получился гонг. Верх бревна был вырезан в виде огромной головы с большим, сардонически улыбающимся ртом, выступающим подбородком и гигантскими круглыми глазами.