Люди по эту сторону - [2]

Я всегда жила у Стены. И Стена всегда будет здесь.

Карта известной части мира.

Принадлежности для письма

После обеда должен был прийти старший сын Брунги, и управиться с ним следовало до сумерек… Ру предупреждала об этом трижды! Безрезультатно: Сальва кивала с понимающим видом, однако оставалась сидеть. Наливала себе ещё чаю. Аккуратно отрезала кусочек пирога, обсыпанного орешками. Сосредоточенно жевала, стараясь не потерять вставную челюсть. Проглотив, собирала крошки подушечкой пальца… И в очередной раз заводила свою любимую песню «зачем отпускать – вдруг с ним что-нибудь случится?»

Когда она сама была молодой, это звучало как «зачем идти всем – я дома подожду».

Никто и ни за что не мог выманить её за ограду! Про соседнюю деревню и речи не шло… Это стало темой шуток среди друзей-ровесников. Сальва смеялась громче всех. И продолжала домоседствовать.

С годами поводов не выходить за ворота становилось всё больше. Помогать младшей сестре. Поддерживать престарелую маму. Дочери и племянницы подросли – их тоже не бросишь. Когда кровельщик Шамф сломал обе ноги, кто-то должен был ухаживать за ним. А кто справится лучше? Только заботливая Сальва, уютная Сальва, домовитая Сальва, Сальва, которая печёт самые вкусные пироги и лучше любого знает, какие опасности поджидают в дороге!

Всегда она была такой. И теперь, когда из того круга друзей не осталось никого, кроме них двоих, знакомые причитания совсем не раздражали старейшину Ру. Скорее, успокаивали. Она уже успела переговорить с будущим путешественником и убедиться, что он подготовлен и обо всём осведомлён. И мысленно отмечала пункт за пунктом. «Ничего не забыла? Ничего».

Перечислив все болезни, от мозолей до простуды и от переломов до отравлений, всех ядовитых пауков, ос и ползучих гадов, все случаи нападения бешеных обезьян за последние триста лет наблюдений, покончив с погодными стихиями и ударами молний, Сальва начала повторяться и терять мысль. Даже самый свирепый ливень однажды утихает! А поскольку никто не возражал, не получалось и поспорить.

– Пора мне, чего рассиживать, – пробормотала она, надеясь на ответ, зацепку, повод задержаться.

Старейшина доброжелательно улыбнулась. И Сальва поставила на поднос давно опустевшую чашку.

– Не буду вам мешать!

Ру не прекращала улыбаться. Молча.

Посопев, Сальва осторожно встала с топчана, прошаркала до ступенек. Осторожно спустилась с веранды, крепко держась за перила, и направилась к своему дому.

Шла Сальва не спеша, с достоинством, задрав маленький упрямый подбородок. Широкие поля шляпы бросали тень ей под ноги. На каждом шагу тихонько тренькали бусины ожерелий, браслеты и серьги. Им вторили стеклянные подвески на широком ярко-синем поясе.

Идти было недалеко – на другую сторону площади. Сальва аккуратно обходила подсыхающие лужицы. Перед подозрительными участками, где могла быть скользкая грязь, медлила, пробовала ногой. Мостки уже убрали – сезон дождей близился к завершению, и солнечных деньков становилось всё больше. Но упасть можно и в такую погоду!

После обеда на площади было малолюдно, и за Сальмой следили все, кто оказался поблизости – школьницы, возвращающиеся из библиотеки, дорожный смотритель, зашедший за припасами, помощник поварихи с приятелями. Стоило попросить… «Но разве она признает, что уже не может сама?»

Глядя на грузную фигуру подруги, Ру не в первый раз подумала, что Сальме давно уже пора ходить с тростью, а лучше дать ей помощника, чтоб поддерживал.

Следующая мысль была ещё неприятнее: ведь они ровесницы! «Что же, я смотрюсь так же?» Но думать об этом вообще не хотелось!

Вздохнув, старейшина доела кусок Сальвиного пирога – как всегда, слишком вкусного, чтобы оставлять на потом. Смахнула крошки с лакированного подноса, на котором стоял опустевший чайник и чашки. Можно было позвонить в колокольчик, чтобы пришла внучка и забрала поднос, но зачем её беспокоить?

«Спит или читает, ну и пусть», – решила старейшина.

Достала из-под стола ларчик, предусмотрительно принесённый на веранду, поставила его на топчан, но крышку открывать не спешила.

Такие ларцы – резного чёрного дерева с инкрустациями из ярко-жёлтого янтаря и нежно-кремовой с прожилками кости – делали у Закатного моря. Обычно их привозили странники. Редко когда продавали… Старейшина вспомнила, как заволновалась её мама, услышав цену.

Лишь с возрастом Ру стало понятно, почему мама колебалась. Одно дело – серёжки, шёлковый шарф или южное лакомство. Большие покупки следует оплачивать из своего кармана. И не важно, сколько у тебя детей.

Но мама нашла решение.

– Я для работы! Нам нужно! – громко заявила она, поглядывая на других покупательниц, и без промедления отнесла сказочный ларчик своей тётке – тогдашней старейшине.

И не просто отнесла: втихаря переложила туда чернила, краски, тушь, татуировочные иглы, стилосы и перья. Все принадлежности для письма, которые раньше лежали в разных коробках, враз оказались вместе.

Вечером тётка осмотрела приобретение, постучала ногтём по глянцевитому листу вагги, на котором торговка указала кредитные покупки, посопела – но так ничего и не сказала. Да, дорого. Но глаз радуется. А главное, записи делают не для себя, а для всей деревни. Значит, этот как бы общественная трата.