Люди песков - [36]

Может, дали они маху — не с тем домом породнились? Так ведь его сыновья сами себе жен выбирали: и Паша и Юрдаман. Он только сватать ездил, для приличия. С другой стороны, не такая уж сноха и неудачная: скромная, работящая, собой хороша… Может, он и в самом деле не прав? Не признает ее за человека? А как еще признавать — советоваться с ней? Ну уж нет, этому не бывать.

В субботу Анкар-ага, как и все, кто ехал на базар, с обеда ушел домой. Снохи дома не оказалось. Сходил к Нунне-пальвану, побрил голову, напился чаю. Споха все не появлялась. Видно, смирилась, оставила мысль о базаре. Дурсун тоже довольна: значит, все-таки уважает невестка ее мужа. Уж как рассердилась, а не выходит из его воли. Это вселяло спокойствие.

Кейик не появилась до вечера, Анкар-ага так и уехал, не повидав ее.

У них с Нунной-пальваном был одни ишак на двоих, да и тот не свой, а Поллыка. Заведующий фермой ушел куда-то, и Нунна уговорил его хозяйку удружить им ишака. Если бы женщина знала, как Нунна-пальван станет обращаться с бедной скотиной, и во двор не пустила бы.

Прежде всего он предложил Анкару-ага ехать на ишаке по очереди, а когда Анкар возразил: мол, без отдыха под седоком ишак устанет, Нунна заявил, что такую скотину жалеть нечего — не на праведные деньги куплена.

— Мы с тобой скоро год здесь и никак на ишака не соберем, а у Поллыка и шинель, и сапоги, и ишака сразу купил. Думаешь, спроста?

— У него хозяйство… Не все такие голые, как ты, — попытался возразить Анкар-ага.

— Да брось, Анкар, по ишаку видно, какой у него хозяин: приметил — сено сложено, сразу туда тычется! Куда лезешь, проклятый! — Нунна-пальван резко дернул за уздцы и стукнул ишака палкой.

— Зря ты над скотиной мудруешь, — укоризненно заметил Анкар-ага. — Может, Поллык его в этих местах купил, вот и тянет к дому…

— Знаю я, куда они с хозяином тянут, — проворчал Нунна-пальван. — Не защищай его. Без тебя подхалимов хватает. Больше, чем песка в Каракумах. Испортила война людей. Вот ты гляди: взятки. Слыхали мы раньше про них? А теперь идет женщина к врачу — под платком каурму тащит. Банка каурмы — на день от работы освободят.

— Брось, Нунна-пальван! — с досадой отозвалась пожилая женщина, ехавшая на ишаке позади стариков. — Откуда у нас каурма? И запах ее забыли!

— Не про тебя разговор! — отмахнулся от старухи Нунна-пальван. — Я точно знаю: есть такие! Вот поймало какую-нибудь, схвачу за руку — и к Санджару.

— А она и тебе каурмы! — со смехом отозвалась молодая бабенка, невестка той, что ехала на ишаке. — Не одну, а целых две банки предложит, неужто откажешься? Дармовое-то, оно сладкое! Говорят, Санджаров сказал одному начальнику: «Когда ты со взятками покончишь?» А тот, не будь дурак, отвечает: «Ну, положим, покончу я со взятками; что ты мне за это дашь?»

Женщины засмеялись. Анкар-ага с удивлением слушал спутницу. И не то его удивило, что она рассказала, а то, как смело, деловито судила обо всем молодая женщина. «Да, — думал старик, покачиваясь на спине осла, — молодая, а все понимает… Поставь председателем — справится. И откуда они берутся? До войны я таких женщин не встречал. И было их раньше…»

Народу на базар понаехало — весь район. У ворот сарая, в котором оставляют ишаков, распоряжался юркий толстенький старикашка.

— Места нет, — скороговоркой произнес он. — Привязывайте, если найдете где, только я за вашу скотину не в ответе: украдут или подменят — сами будете разбираться.

Для начала Анкар-ага и Нунна-пальван не спеша прошлись по барахолке. Старухи и инвалиды бойко торговали одеждой и самодельной галантереей: расчески, иголки, бумажные кулечки с красками, поношенные, тщательно отглаженные брюки и гимнастерки — все это было аккуратно разложено на старых одеялах.

— Ну, пальван, сторговал бы себе обмундирование. — Анкар-ага показал на солдатскую шинель с тесемками от погон. — Словно на тебя шита.

— Бери, отец, бери, не пожалеешь! — обрадованно воскликнул однорукий парень, встряхивая шинель. — Почти не ношенная! А теплая — одеяла не надо!

— Нет, сынок, не подойдет, — ответил Нунна-пальван, — я генеральскую ищу.

Парень оторопело уставился на него, не понимая, шутит старик или нет, потом бросил шинель на одеяло и выругался.

Возле забора, отделявшего ту часть базара, где торговали скотом, народ окружил гадалку с морской свинкой. Старуха гладила зверька по голове, что-то нашептывала ему, а тот доставал из коробки «судьбу» — свернутую трубочкой бумажку. Анкар-ага заинтересовался, отдал старухе трешку. «Сын ваш болеет о вас, — читал парень, которому Анкар-ага доверил прочитать свою „судьбу“, — на плечах у него блестящие погоны, имел ранение, но сейчас поправился, скоро вернется домой».

— Ну, что скажешь? — Анкар-ага удивленно взглянул на Нунну-пальвана. — Похоже ведь. Давай ты теперь.

— Буду я деньги переводить!

— Я заплачу. Проверить хочется.

— Гадай еще раз, коли охота есть. Она ведь не смотрит, кому гадает.

Анкар-ага снова подошел к старухе, отдал ей два рубля. «Из вашего дома ушел на фронт сын, — было написано в бумаге. — Есть человек, который хочет ему зла. Вестей от сына вы не получаете, но он жив-здоров, ни разу не был ранен. Скоро вернется домой».