Люди песков - [121]

— Куда это вы путь держите? — спросил Арча-ага, сразу все поняв.

— К Теджену хотим податься, — ответил Халлы-ага, отводя глаза, и тронул короткую бороденку.

— Переехать решил?

— Да.

— У тебя что — голова с места съехала? — Арча-ага кивнул на дрожащих от холода детишек.

— Вот пока она еще на месте, и решил перебраться. Как-нибудь с божьей помощью дотянем.

— Ну дотянешь ты до Теджена. А в Теджене у тебя что? Кибитка, заваленная зерном?

— Чего нет, того нет…

— Так что ж ты делаешь? Или пословицу забыл: два раза перекочевать — лучше пусть раз о грабят! Да будь у тебя все благополучно, ты ж только к весне доберешься! Как ты детишек убережешь? Где у тебя припасы на полтора месяца?

— Верблюда продам…

Арча-ага сокрушенно покачал головой.

— Чем полтора месяца плестись неведомо куда, лучше б ты это время лопатой поработал! К севу, глядишь, и управился бы. Подумай, Халлы. Подумай, пока не поздно.

— Нет, пальван, я в эту затею не верю. Не прижиться нам на чужой земле.

— Ну тогда все! — Арча-ага понял, что ему не убедить соседа. — Бог в помощь! Ребятишек вот только жалко.

Короткий зимний день подходил к концу, когда мы остановились на привал в зарослях тальника. Вернее, не мы, ишаки остановились, а нам пришлось последовать их примеру. Собрали сушняк, развели костер…

— Среди деревьев тоже есть никчемушные, — заговорил Арча-ага, устраиваясь на разложенных по земле ветках. — Пустышки. Тальник часто такой бывает. Возьмешь ветку, а она как тростниковая веревка, что полгода пролежала на солнце, — в руках крошится. Какой от таких дров жар? Вспыхнули — и нет их. В этих краях лучшие дрова из тутовника. Крепкое дерево. Стойкое.

— Это верно, — согласилась тетя Мяхек. — Огонь от тутовника жаркий. Только уж очень искры, так и сыплются во все стороны! Чуть недосмотрел, одежду прожжет. Но зато уж горит!..

— Потому и говорю: стойкое дерево! Мужественное! Суждено тебе сгореть, так гори, чтоб чертям тошно!..

Тетя Мяхек, не любившая никому перечить, умолкла. Заговорила о другом.

— Где-то сейчас наша Дурли? — задумчиво спросила она.

Старик помолчал, потом сказал, улыбнувшись:

— Я думаю, эта парочка — парень беспечный и молодуха — сами не знают, где они… Не до того им сейчас. Я и то дивился, с чего это Дурли надумала ехать, У нее вроде и хлеба в достатке, и каурмы запасено. Видно, суждено ей, а от судьбы не уйдешь…

— Может, оно и так, пальван-ага, все бывает… — тетя Мяхек вздохнула. — А все-таки нехорошо на людей думать. Дурли, конечно, с мужем не ладила, как поженились, сразу у них все наперекосяк, а так-то она женщина скромная. Да и Аман ее парень складный, характером тихий, может, вернется с фронта, наладится дело…

— Непохоже, чтоб она собиралась с мужем ладить. Побоялась бы так-то.

— Уж не знаю… — протянула тетя Мяхек. — Люди толкуют, развелся он с ней. Еще раньше, чем уходить. Иди, мол, на все четыре стороны. Так чего уж… — Она не договорила, вздохнула и стала развязывать узелок с чаем.

Старик долго обдумывал услышанное.

— Если у них дело решенное, тогда другой разговор, — сказал он наконец. — А если тебе уходить, а дома жена молодая, да нет у тебя к ней доверия, такая это мука, Мяхек!.. И воевать труднее, когда покоя нет за свой дом. Зато если жена надежная, верная, опора твоя, тогда вроде и сил больше. По себе знаю, Мяхек, довелось испытать… Слыхала ведь про мою женитьбу? В батраках тогда ходил у Акга-бая, а Джамал дочь его единственная была. Да…

— Как же у вас все это вышло? — несмело спросила тетя Мяхек. Я тоже навострил уши.

— Как? А так. Судьба есть судьба, никуда от нее не денешься. Интересуешься, расскажу, как было. Про Акга-бая плохого не скажу. Жадности я у него не замечал: хоть и батраком был, а еда всегда хорошая и одежда справная. И платил он по совести, не обманывал. А насчет жестокости… Если б он жестокий был человек, не сидел бы я перед тобой, косточки бы давно в земле сгнили. Дочку единственную из дома выкрал! Сама знаешь, как в те времена кончались такие истории. Но он мудрый был человек. Рассудительный. Уж как его родичи донимали: отомсти, убей!.. А он нет. Велел только, чтоб убирались из аула: не хочу, мол, вас видеть: ни тебя, ни дочку-преступницу. Из аула!.. Да я с моей распрекрасной Джамал не то что из аула, на край света готов был ехать! Вот мы и оказались в вашем ауле, всю жизнь в нем прожили. Жили в ауле, а слава об Арче-пальване по всему Ахалу шла. Эх, судьба-судьбина, никуда, видно, от нее не уйдешь!.. — Старик помолчал, горестно покачивая головой. Но, видно, воспоминания доставляли ему большое удовольствие, и, помолчав, старик продолжал рассказ: — Как-то раз зовут меня на свадьбу в соседний аул. А мне немоглось, простыл, видно, ночью, когда за дровами ездил. Тело ломит, на лбу испарина… А что делать — отказаться нельзя: специального человека послали, хотят, чтобы выступил. Велел передать, приеду.

Назавтра отлежался немного, размял косточки, как положено, обнял свою дорогую и — в путь. Приехал, узнаю — Токмак-пальван здесь. Я о нем много наслышан был — знаменитый борец из Теджена, а видеть не доводилось.

Объявили борьбу на главный приз, выходит в круг коротенький такой человек, лицо широкое, круглое…