Люди ПЕРЕХОДного периода - [117]

Проговорила и, не став дожидаться ответных слов, положила трубку.

Затем мы наспех поели чего-то, нырнули в ванную и сразу кинулись в постель, где и провели ближайшие сутки. Мы спали и любили друг друга, потом снова спали и снова любили. Мы вновь неслись на могучем скакуне, том самом, какой мчал нас по пустыне, но на этот раз он сменил маршрут, предпочтя скудному ландшафту Гоби и Сахары буйную растительность Забайкальского военного округа. Всё это время Парашют метался между нами, не находя себе верного места. Он то устраивался у меня между ног, то, резко вдруг передумав, перебирался к Ленуське, отвоёвывая себе тёплое местечко у неё под боком.

Примерно через месяц или около того, вернувшись из «Шиншиллы», которая за это время уже успела вернуть себе практически всю свою клиентуру, я обнаружил в почтовом ящике письмо, адресованное на имя моей жены. Отправитель значился: ИК-10, г. Краснокаменск, дальше — понятно. Ленки не было, на это время она была записана к гинекологу. Призна́юсь, не выдержал, распечатал и сунул нос, не мог удержаться, тем более что понимал — это скорее предназначено для двоих, чем только для неё.

Привожу содержание целиком, поправив лишь пунктуацию и отдельные орфографические погрешности.

«Милая наша Еленочка, здравствуйте, пишет вам Павел, который Паштет!

Петя не пишет, сказал, что после почитает, но уже сейчас с каждым моим словом к вам соглашается. Потому что знает, что мы оба одинаково хотим вам благодарности и добра за всё сделанное вами для нас хорошее и спасительное. А начать хочу с выражения сердечности в вашу сторону за подарок в библиотеку. Прибыл, считай, целый контейнер книжек, новых, ароматных, твёрдых и разных на всякий интерес, и за это нам от кума была объявлена громкая благодарность и по тихой обещаны послабления режима. А уж за латинские подарки — отдельно! Был у меня до этого свой маленький мир, в какой я любил протиснуться потихоньку и время от времени испытать своё же маленькое человеческое счастье. Теперь же мир этот расширился, сделался объёмней и намного содержательней, и это делает моё пребывание в отрыве от свободы гораздо терпимей и светлей.

Теперь про главное. Это мы ведь только поначалу не поняли всей той вашей чудесной задумки насчёт сквозняка. Мы и после, когда в тот памятный день вернули нас в отряд и мы с Петром ожидали решения по случаю нашей непокорности в библиотеке, не понимали, чего, собственно говоря, произошло. Но зато когда почти сразу же оба мы обнаружили, что Сохатый сделался Паштетом, и наоборот, и поменялись с ним робами, всё тут же встало на свои места. Будто свет включили разом, как — помните — лицевую подсветку с выключателем на хребте? И мы вспомнили всё! И поняли! И догадались, как спаслись через вас от той устрашающей туманности заодно с этим нелюдем, хотя и без оболочки.

Милая наша Еленочка!

Я знаю, что мы с братом преступники и рецидивисты и что сидеть нам ещё по самый 2019 год, если, конечно, чего ещё не учудим вдобавок к уже нами сделанному. И вы про нас такое тоже хорошо понимаете. Но вместе с тем я хочу вам сказать, что и человеческое в нас с Петькой убито не до самого конца. Не знаю, как мой брат, но лично я после освобождения обязательно стану другим, изменюсь, покину. Думаю, окончательно сделаюсь продвинутым самоучкой и попробую донести красоту моего второго родного языка до любого, кто будет согласен послушать его в моём исполнении.

И ещё, Еленочка, про важное. Когда мы в тот день уносили ноги от Гамлета, уже стоя в очереди на Овал и хоронясь по возможности от всякого постороннего зрения, то видали его, как он рыскает по той местности, перебегая от одного лысого холма к другому. Видно, как истинный зверь, унюхал он нас с братаном и уже придвинулся к нам совсем близко. А самое удивительное, рядом с ним была женщина, наглая по виду и в человеческой одёже, в натуральной, как и сам он. Она нас первой и приметила уже перед самым проёмом в Овал, когда мы перемещались туда примерно в восьмой раз подряд, как вы нам насоветовали. Рыба. Муза Пална, та самая, из „Бентли“. Опознала нас, и заорала, и руками в нас стала тыкать, и Гамлету указывать, который Череп. Он тогда живой чебурек, самый настоящий, от которого откусывал, бросил на землю и ринулся нас убивать головой в песок, чтобы после утилизировать оболочку и обратить её в пыль той про́клятой и забытой Богом местности.

А только не вышло. Нас как раз втянуло в бессветную невесомость и почти сразу же всосало библиотечным сквозняком. Ну, а дальше сами знаете как было, извините, конечно, за всю эту канитель, Еленочка.

Передавайте привет вашему приятному супругу, скажите, мол, братья и его помнят самой наилучшей памятью и выражают признательность почти такую же, как к самой вам.

На этом я прощаюсь с вами, дорогая наша избавительница, потому что надёжней быть самым плохим, но обыкновенным человеком тут, чем самой лучшей, но параллельной оболочкой там — такой у меня, понимаете, Лобачевский получается. Не поминайте лихом Сохатого и Паштета, ещё раз всего вам сердечного и душевного. И спасибо за непризрачную надежду!