Люди особого склада - [11]

Я понимал, что Корнеев маскируется, проверяет себя в роли подпольщика, но все у него выходило как-то нескладно и примитивно. Мне надоело слушать эти неудачные упражнения, и, не дождавшись, пока Мачульский сам во всем разберется, я вышел со двора.

— Здорово, Корнеев! — поздоровался я и пожал его руку. — Конспирация не такое легкое дело, как тебе кажется… Молодую березку в конце деревни видишь, а уверяешь, что человека за пять шагов не можешь узнать.

Корнеев смутился. А я подумал, если бы теперь мне так же пришлось придумывать, может быть, еще хуже получилось бы. Не привыкли мы говорить неправду, это несвойственно нашей натуре. Мы, например, всем присвоили клички, но попробовали бы любого из нас назвать по кличке, никто бы не только не отозвался, а и ухом не повел.

— Добрый день, товарищ Козлов, — все еще растерянно заговорил Корнеев. — Значит, это вы приехали на машине. А я услыхал и решил пойти посмотреть, что за люди, откуда они. Такое время, что не знаешь, кого и ожидать: не успели наши выехать с одного конца улицы, фашисты въехали с другого. Фашисты уехали, снова откуда-то наши приехали. А может, и не наши, кто их тут разберет.

— Ну, это наш, — показал я на Мачульского. — Можешь от него не прятаться.

Мы отошли в укромное место.

— Оружие есть? — спросил я.

Корнеев озабоченно покачал головой.

— Есть, да не то, что надо: двустволки, берданки…

— Так надо искать, добывать.

— Ищем, — энергично подхватил Корнеев. — Вчера возле самого Слуцка побывали. Недавно на дороге подбитый грузовик подобрали. Повозились, отремонтировали, теперь ездим куда надо. Осмотрели мастерские под Уречьем. Добыли двенадцать винтовок, части от пулемета. Думаем в своей кузнице ремонтировать, специалисты у нас есть.

— А машину надо было сдать, — посоветовал я. — На фронте она больше пригодится!

— Хотели сдать, — продолжал Корнеев, — да выходит, что и здесь ей работы хватает. Вот ездили за оружием, а недавно ночью двенадцать наших командиров из окружения вывезли… Напрямик махнули, под самые Копаткевичи. Раненых бойцов тоже вывезли. Я говорил Плышевскому: давай сядем и сами проскочим к своим. Хоть мы не строевые оба, но, может, возьмут… Кто его знает, где теперь наше место и где мы больше нужны.

— Здесь! — твердо ответил я. — Оставайтесь, и будем действовать вместе. Теперь нельзя тратить зря ни одной минуты, организуйте народ на борьбу с врагом.

Мы провели беседу с активом и вскоре двинулись в совхоз «Жалы». Это было заранее намеченное удобное место для нашей длительной остановки.

Вот и «Жалы»! Совсем недавно я был здесь, ходил по полям, говорил с рабочими. Люди радовались своим успехам, а мне радостно было смотреть на них и на все кругом. Кто мог подумать тогда, что через каких-нибудь две недели я снова приеду сюда, но уже совсем при других обстоятельствах!

Теперь тут все было по-другому, все изменилось. На полях стояла высокая, колосистая рожь, но она никого не радовала. Опустевшие постройки казались заброшенными и никому не нужными. Куда ни глянь — уныние, запустение, как будто и солнце здесь перестало светить.

Все это сжимало сердце тоской и болью. Ведь так и в Старобине и в деревнях возле Червонного озера, откуда я недавно уезжал с таким хорошим настроением и новыми планами на будущее. Но при встрече с людьми на душе становилось легче, росла уверенность, что наш народ не согнется, не смирится с положением подневольного и упорной борьбой вернет свое счастье.

Под вечер местная разведка донесла, что из Яменска на «Жалы» идет вражеская танковая часть. Пришлось на время загнать машину в болото и самим спрятаться в ближайших зарослях.

Так началась наша партизанская жизнь.

VI

Гитлеровцы нахлынули в совхоз «Жалы». Мы дотемна оставались в болотных зарослях, а ночью, мокрые и усталые, вышли на островок. Ночь хоть и теплая, но в мокрой одежде все-таки холодно. Хорошо бы разложить небольшой костер, да под боком гитлеровцы: время от времени с ветерком доносился их резкий, отрывисто-лающий говор.

Надо было устраиваться на ночь. Мы выбрали место посуше, наносили сена, сухих листьев, мху. В землю воткнули несколько палок, прикрыли сверху ветками, и получился скороспелый, но довольно уютный шалаш. Мачульский залез в него и сладко, с наслаждением зевнул: и сухо, и тепло, и пахнет, как на сенокосе.

А ночь выдалась такая, что жалко было расставаться с ней. Так и сидел бы до восхода солнца и упивался таинственными ночными шорохами и звуками. То, что днем проходит мимо человеческого слуха, тонет в шуме жизни, ночью звучит с особой силой и царит в зыбкой, настороженной тишине. Кажется, что каждая веточка напряженно ждет хотя бы самого незначительного шороха, звука, чтобы подхватить его, во много раз усилить и послать несмелым, приглушенным эхом во все уголки леса. Ведь недаром выстрел ночью в лесу громовым раскатом разносится на многие километры.

Я назначил часовых. В первую смену пошли Бондарь, Войтик и Степанова. Александру Игнатьевну мы хотели освободить от этой обязанности, но она решительно запротестовала и заявила, что никаких послаблений не принимает.

Охрана надежная, можно и отдохнуть! Я прилег на сухие березовые ветки в шалаше и в ту же минуту уснул.