Люди - народ интересный - [19]

Как обстоит с Аксаковым? Я за него сейчас обижаюсь: дети с трудом и редко его читают. За что его любил и люблю я? Прежде всего, разумеется, за пламенную любовь к природе, но не только за это. К стати, прочтя несколько лет назад статью Бальмонта, где тот объясняется в любви к Аксакову, я был не просто удивлен нежданной симпатией старого декадента, - откровенно говоря я на склоне собственных лет зауважал его гораздо больше, чем в юности. Но что там капризы Бальмонта, -меня поражает сам Сергей Тимофеевич :как этот старый человек, который родился на тридцать лет раньше Достоевского и почти на сорок лет- Льва Толстого, как он мог с такой психологической глубиной проанализировать далеко не простые отношения своей матери, её отца, её свекра, мужниных тёток, живших еще в ХVIII веке - одних он знал, будучи ребенком, других и вовсе не видел. Смешно, но придется отдать должное и себе, малолетку :как -то смог же я оценить «Семейную хронику», иначе не перечитывал бы её столько раз.

Особый случай с Гончаровым. Его антиромантическое описание своего кругосветного путешествия в начале пятидесятых годов прошлого века, казалось бы не могло увлечь юного любителя приключенческих книг. Автор, который пишет про штормовое море: «Оно красиво, но однообразно» или:»Скучное дело качка», должен был меня разочаровать, а он очаровывал.Когда я много позднее читал о той же Японии романы Пьера Лоти и Клода Фаррера, при всей изысканности сюжетов и стиля они мне были скучны, а при свей подчеркнутой прозаичности изложения и устарелости содержания японские главы «Фрегата «Паллады» интересно читать и сейчас. В чем колдовство? Очевидно, вот в этой самой затягивающей тебя, подчиняющей себе взправдошности.

Повторяю, книг было прочитано за детские годы не одна тыща. Полные собрания сочинений того же Жюля Верна, Майн Рида, Купера, Буссенара, Густава Эмара, Жаколио, Андре Лори и других приключенцев; русские и иностранные классики и полуклассики, вроде нашего Станюковича и польского Сенкевича.- у первого все морские его произведения, у второго -все исторические; множество исторических романов Салиаса. Данилевского, Вс. Соловьева, Евг Тург., десятки детских журналов, как еженедельников, так и ежемесячников: «Путеводный огонек», «Родник», «Всходы»,»Детское чтение», приключенческие и научно-популярные «Вокруг света», «Природа и люди» «Вестник знания». Где сейчас все эти журналы? Большинство из них я не видел уже более полувека, с тех пор, как уехал из своего городка; не увижу теперь и там: сгорели в 1926 году. Когда-то в котельничской земской библиотеке выписывали даже спиритический оккультный журнал, издаваемый известной авантюристкой Еленой Блаватской, «жрицей Изиды», как назвал её Вс. Соловьев, кузиной министра финансов Витте, который в своих мемуарах о ней пишет без излишней почтительности. К библиотеке этой я еще вернусь.

Было ли мое чтение бесконтрольным, стихийным или им кто-то руководил? Пожалуй, никто. Мой строгого вкуса и аскетических принципов отец в эти годы либо отсутствовал, либо был так занят, что ему было не до моего чтения. Впрочем, один детский журнал и один детский писатель были категорически запрещены: это журнал «Задушевное слово « и Лидия Чарская. Уже взрослым я прочитал с удовлетворением о Чарской уничтожающую статью Корнея Чуковского,-недаром же, значит, отец презирал это сусальное чтиво.

Потом, когда я уже немного подрос, в запретный круг чтения справедливо попали так называемые «сыщики»- шестнадцатистраничные выпуски приключений Ника Картера, Ната Пинкертона, Шерлока Холмс,.женщины-сыщика Этель Кинг. Сожалею, что под сомнением для моего отца оказался и конан- дойлевский Шерлок Холмс,- отец оценил его лишь под старость, и с особенным. «злопамятным» удовольствием подарил ему томик рассказов Конан-Дойля. К сомнительным можно прибавить «Мир приключений», на который отец мой тоже косился: его раздражали цветные обложки с изображенными на них жестокими сценами, для него это была вульгарная дешевка и только. Вслух же он мне читал «Гайавату» в бунинском переводе и смешные рассказ Чехова. Я очень ценил эти чтения, ценил еще потому, что в такие минуты мой строгий отец становился мне ближе- мы одинаково были увлечены чтением.

Кому же я обязан большинством прочитанных книг? Первым моим библиотекарем была Мария Павловна Спасская. Сухощавая, пожилая, очень прямо державшаяся(как я теперь понимаю, затянутая в корсет), говорившая словно бы ворчливо, но при этом всегда улыбающаяся, с ямками на щеках, Мария Павловна благодушно мне позволяла рыться на полках, даже на самых верхних с помощью лесенки, а затем, вздев на лоб очки, своим угловатым, крупным почерком, похожим на почерк Льва Толстого(в детстве я собирал образцы автографов) записывала выбранные мною книжки в конторскую книгу, -карточки тогда еще не ввели в такого рода библиотеках.

Земская библиотека, которой заведовала Мария Павловна, гордо называлась Публичной, и, пожалуй, имела на это право: для уездного города она была весьма богата. Передо мной протоколы Котельничского уездного земского собрания за 1911 год. Читаю: «В текущем году получались следующие периодические издания: «Вестник Европы», «Русская мысль», «Современник», «Русское богатство», «Современный мир», «Исторический вестник», «Вестник знания», «Всеобщий журнал», «Новый журнал для всех», «Природа и люди», «Нива», «Пробуждение», «Сатирикон», «Русский паломник», «Вокруг света», «Россия», «Родник», «Юная Россия», «Светлячок», «Тропинка», «Путеводный огонек», «Ученик», «Солнышко», «Модный свет». Далее идут названия газет.