Люди на болоте - [75]

- Ну, так и молчал бы, не вякал попусту, - как старшая, более разумная, сказала мачеха.

Василь перехватил заговорщический Ганнин взгляд - вот видишь, какие у нас разговоры бывают, - попробовал разогнать недоброе молчание:

- Всюду, говорят, хорошо, где нас нет... Ничего! Перебьемся как-нибудь. А там - зимой - в лес, на заготовки. Глядишь, и заведется копейка. А если надо будет еще, то и на сплав весной можно...

- Сплавщикам, говорят, платят хорошо.

- Говорят... - обычно добродушный Чернушка сегодня был явно не в духе, и, чтобы не ввязываться в ненужные споры, ему никто не стал перечить.

Помолчали немного для приличия и стали расходиться

Только Чернушка еще сидел некоторое время понурившись, думал о чем-то своем - о ржи, может, или о почти забытой Черниговщине, или о жене, которая не понимает, что его тут держит. А может, об обиженной богом земле этой, которая спасла в голодный год, навсегда завладела его душой.

Земля, земля - бескрайние разливы гнилой топи в низинах, зыбучие песчаные волны на взгорьях. Яркая, щедрая и золотая с виду, обманчивая, неласковая к детям своим красавица, - сколько августов видишь ты эти редкие бедные суслоны на своих полосах, слушаешь страшные мысли куреневских жней и жнецов!

Сколько августов еще будешь слушать?..

2

Шагая рядом с возом, который глубоко вминал старую пашню и жнивье, кряхтел, качался из стороны в сторону, Евхим все время следил за ним: то поддерживал рукой, то подпирал плечом. Только выбравшись на дорогу, на наезженные колеи, отступил от воза, пошел спокойнее.

Когда телега подъехала к Чернушковой полосе, Евхим искоса взглянул туда, где сидели, разговаривали о чем-то Чернушки и Дятлы, подумал: "Ишь, слетаются!.. Будто свояки! .."

Телега жевала колесами песок и пыль дороги, шастала хорошо смазанной осью, конь скрипел гужами, а Евхим будто не видел ничего, не слышал, встревоженно думал - уже который раз - о своей досаде-болезни.

Кто бы мог подумать, что так обернется. Считал сначала - глупость, мелочь, поиграю, мол, с ней, сгоню охоту и брошу. И сначала ведь все шло так, как хотел: будто склоняться к нему стала. Когда вернулся из тюрьмы Дятлик, думал: пускай посмотрит, недотепа, позавидует ему, Евхиму, что отбил любимую: Евхим был уверен, что Ганна - не глупая ведь, видит, кто он и кто Дятлик, - отдаст предпочтение ему, Евхиму, самому видному, самому умному в Куренях парню Он тогда порой даже думал с опаской: не прилипла бы слишком, не связала по рукам...

И вот - на тебе. Евхим до сих пор никак не успокоится:

чуть увидела Дятлика - опять качнулась к этому неуклюжему голяку! От него, от Евхима! Это показалось таким нелепым, таким бессмысленным, что вначале Евхим не поверил, что все это - крепко, надолго: мало ли какая глупость может влезть вдруг в девичью голову, пройдет день-другой одумается. Но Гаина не передумала. Тогда Евхим не выдержал, явно поступаясь мужским достоинством, сам пошел к ней, попробовал перехватить, вернуть. И так подступал, и этак, чего только не наговорил, провожая домой, удерживая силой возле крыльца, - хоть бы чуточку изменилась. Возле крыльца, как дойдут, у нее только и заботы - поскорее нырнуть в сени, зевает, спать торопится... Ни разу обнять не позволила!..

Самое обидное - видит все, понимает, да еще подсмеивается, играет с Евхимом как кошка с мышью! Вроде и не гонит совсем, вроде надежду подает: ходи, дурень Евхим, волочись за ней, завидуй, как она к Дятлику клонится.

Нет, Евхим еще не утратил гордости - ходил-ходил за ней, злился и наконец решил: все, конец этой глупой истории, этому издевательству, раз и навсегда. Как решил, так и сделал - вырвал из сердца, из памяти, будто и не знал никогда такой...

К счастью, подвернулась лесникова дочка. Веселая, говорливая, привлекательная девушка как с неба свалилась вместе с отцом, лесником новым. Правда, свалилась немного далековато - верст пять с гаком в один конец, но что Евхиму пять верст! Была бы охота мерить их, - а охота эта тогда переполняла его: как ошалелый летел лесом, болотной тропкой к Верочке

Верочка была совсем другая. Правда, не бросалась радостно навстречу, казалась равнодушной, но Евхим видел: нравится ей За лесниковой усадьбой чудесно пахнул смолой в знойные дни бор; в бору, без отца и матери, которые внимательно приглядывались к Евхиму, Верочка как-то особенно розовела и почему-то вздыхала, вздыхала. Когда Евхим прижал ее к сосне, обнял, она не оттолкнула - синие глаза Верочки потемнели, как вода перед бурей, губы стали горячими...

Казалось, все переменилось. Нет больше хворобы этой - Ганны, есть Верочка, одна - добрая, ласковая, довольная им.

И вдруг оказалось, что все это обман - ничто не изменилось.

Хвороба как была, так и осталась. И все это открылось внезапно, мгновенно, в погожее, ясное утро.

Сколько раз вспоминалось Евхиму это утро, эта встреча...

Выпустив из-под фуражки с блестящим козырьком залихватский чуб, шел Евхим по улице. Шел к Верочке. Не глядел ни на кого, руки держал в карманах синих форсистых галифе, папироска горделиво торчала в искривленных губах, нес на козырьке, на глянце щеголеватых, гармошкой, хромовых сапог, единственных в Куренях, слепящий блеск солнца - будто сам сверкал. Шел - первый жених на деревне. Сияла залитая праздничным солнцем улица, сияла и душа, полная чувством молодости, красоты своей, силы. Приятно было сознавать, что близка встреча на крыльце лесниковой хаты, горячий бор, Верочка, которая розовеет и вздыхает...