Люди как птицы - [26]

— А, Вадимка…

— Он тут велел вам кое-что передать.

Я вынула часы, блеснувшие серебряной крышкой.

Оксана взяла их осторожно, как драгоценность, взвесила на руке, вытерла рукавицей нос и открыла крышку. Тут же её лицо озарилось почти детской улыбкой, как и у брата. На обратной стороне крышки был выгравирован её портрет.

— Здорово! Как это у него получилось…

Она глянула весело на меня:

— Теперь я вижу, что вы живая, не призрак, — и легонько дотронулась до моей руки.

— А что, у вас тут бывают призраки? — спросила я с улыбкой.

— Да бывают. Ходят. Вы как появились на пригорке, я подумала — вот опять призрак… Только днём они редко ходят, — произнесла она с некоей грустью, смотря куда-то в сторону.

— Да, я вижу тут у вас и кладбище рядом, — промолвила я.

— Да, и кладбище есть, но могил там немного. В основном хоронят своих хуторских и иногда заблудших.

Последнее заставило меня вздрогнуть.

— Каких заблудших? Пришлых?

— Именно заблудших. Заплутавших на пути к нашему маленькому посёлку.

Заметив моё серьёзное выражение лица, она пояснила:

— Иногда в лесу находят трупы людей, так и не дошедших до нас, с объеденным туловищем и выклеванными глазами. Мы их и хороним на нашем кладбище.

— Какая жуть! Неудивительно, что у вас тут по ночам появляются привидения…

— Бывает и такое, — улыбнулась женщина. — В лунные ночи. А иногда и днём. Вот не так давно, в начале зимы, спускался от леса человек в зелёном одеянии. Будто над снегом плыл. Медленно так… Потом пропал, как не бывало…

— Удивительно…А что, к вам разве трудно попасть? Я дошла без приключений.

— Потому что вы дорогу знали. Вы своя… А кто дорогу не знает, может заблудиться. Хищные волки и вороны всегда наготове…

Я сняла со спины мешок.

— А я тут вам передачу от брата несу.

— Ой, спасибо…Да что же мы стоим на холоде. Пойдёмте в дом. Там и поговорим.

Я вскинула мешок на плечо, она взяла ведро, и мы зашагали по снегу к домику на горе.

— Что же, у вас тут настоящая глушь?

— Ну, не совсем. Наш выселок официально как бы входят в совхоз, который в противоположной стороне, километров двадцать. Там есть большой посёлок. Оттуда сюда по равнине, через маленькие рощицы попасть легче. Да и дорогу во время пятилетки протянули, камнем выложили, — охотно рассказывала Оксана.

— Какая же польза от вас совхозу?

— Да какая… Фермерское хозяйство. Коров и свиней держали, молоко, мясо сдавали… А в годы войны всё пришло в упадок, и… мы оказалась как на острове…

Большой дом с красивыми наличниками на окнах оказался на вид уже довольно потрёпанным — годы его не пощадили. Просторное и затейливо украшенное крыльцо, на котором, вероятно, когда-то купцы пили чай из самовара, теперь было серым, поблёкшим. Доски пола гнулись и пищали. Над крыльцом виднелось резное изображение орехового дерева.

Внутри дома пахло щами и тестом.

Навстречу нам резво выскочил мальчик лет девяти, светлоголовый, как и мать. Его руки были в чернилах.

Он готовился что-то сказать матери, но увидев меня, воскликнул:

— Ой, здравствуйте!

— Вот, Димушка, гостья к нам!

Мальчик кивнул, а потом сказал матери:

— А я уже сочинение написал…

— Молодец! Я потом проверю.

— А про что же сочинение? — спросила я, улыбаясь.

— Про весну…

— Как здорово! Значит, ты учишься тут? В школу ходишь?

— Нет, — он покачал отрицательно вихрастой головой.

— Да не ходит он, — объяснила Оксана. — Некуда ему ходить. До ближайшей школы неблизкий путь, да и кто его будет водить в такую даль… Так и учу его сама. Вот война закончится — будем перебираться в город, там уже в настоящую школу его отдам.

Когда мы сели в просторной гостиной, обитой старенькими обоями, я рассказала Оксане откровенно обо всём — как бежала из лагеря, как её родной брат Вадим Острожский спас меня.

— Ну, не беспокойтесь, милая, — взяла меня за руку Оксана. — Останетесь пока у нас! Вот Вадим приедет… У него фантазия богатая, он что-то придумает. Знаете, какие он книжки читает! У нас никто вас не найдёт — такая глухомань! Тем более, что вы страдаете невинно… Вадим вас поддержит… А то, что вы честный и в чём-то необычный человек — это сразу видно! А сейчас давайте посмотрим и разложим продукты, да будем готовить ужин, а то уже темнеет.

Действительно, часы с гирьками пробили пятый час ещё при входе в комнату. Углы потонули в темноте.

Мы прошли на кухню, и я выложила из мешка на стол банки с рыбными консервами и тушёнкой, сахар в кубиках, две буханки хлеба и ещё всякие редкие продукты, которыми не баловало военное время.

Оксана всплеснула руками при виде такого богатства.

— Ну, живём! Вот это да! Устроим пир на весь мир!

Я набралась храбрости и спросила:

— Оксана, а моё присутствие вас не очень стеснит?

Она махнула рукой:

— Что вы! Дом пустой, комнат хватает. Я вас поселю в комнате, где печка есть… А сын — он живёт в одной комнате со мной, он так привык.

— Оксана, я не в том смысле. В смысле питания. Не объем ли я вас?

— Гера, вы это бросьте. Не обеднеем. Что мы будем кушать, то и вы. У нас и картошка ещё осталась, и макароны, и крупы. Хозяйство своё небольшое есть — куры, корова. Так что — проживём! А там, глядишь, и война закончится!

Слёзы навернулись мне на глаза.