Люди из захолустья - [29]

На одном полустанке ввалилась в вагон целая семейная изба, с мешками, кадушками, доверху набитыми всякой всячиной, с перинами, даже с ухватами. Заплаканная, сердитая баба, хлюпая носом, прижимала к себе одной рукой ревущую девчонку, а другой вела тоже хлюпающего — из подражания больше шустроглазого парнишку, повязанного поверх военного картуза в платок по-бабьи. Скарб начали пихать Журкину под ноги. Петр затеял руготню: «Куда вас, чертей, дуроломов, прет! И так здесь не продохнуть!» — а замученный, до одышки забегавшийся хозяин наскоро и виновато увещевал его: «Как-нибудь, как-нибудь…» — и опять бегал, таскал, и опять пихал. Только тронулся поезд, баба кинулась к окну, заголосила, отчаянно сдирая лед со стекла ногтями; еще визгливее закатилась девчонка, и мальчишка, искоса любопытствуя на пассажиров, на дурной голос завыл. Хозяин стоял потерянно, утирая пот. И когда пропал полустанок и все последнее видимое, баба в крик, припадочно повалилась на узлы.

С полок и из прохода выглядывал народ — поодаль, осторожно, чтобы не обидеть чужого горя. Раза два подходили поближе те двое комсомольцев в ремнях. Один, в грохотных болотных бахилах, все заботливо топтался около бабы, хотел, видно, поговорить.

Начал Петр: он знал, с чего…

— С колхоза, что ль? — смирно спросил он.

— С колхоза, — угнетенно ответил усатый, все утираясь.

— Сколько ни едем, везде одно: вся Россия с корнями пошла.

Баба приутихла. На лавках потеснились, из сочувствия дали семейным присесть. Человек рассказал: сам он работает на «Челябугле» шахтером, а баба с ребятами проживала в деревне, где от дедов еще велось свое хозяйство. Теперь избу заколотил, семейство все забрал с собой в Челябу, на шахты; в деревне насчет товаров недостача…

— Опять — без керосину какая жизнь? Рядом совхоз, там в кооперативе керосину полно. Наши бабы молочко на него меняют.

— Фу ты! — негодовал Петр.

Парень в бахилах подошел, прислушался.

— Ты рабочий?

Шахтер нехотя обвел его взглядом.

— Ну, рабочий.

— Чего же ты муру разводишь? Раз ты рабочий, ты должен брать все сознательно, на чутье! Сейчас деревня разворачивает коллективизацию, проводит классовую борьбу с кулаком…

Парень звенел горлом, слова изливались у него без усилия, как бы помимо него самого. Но он переживал их, эти слова, разгорался от них самозабвенно.

— Вот ты был в деревне, ты, рабочий, разъяснил крестьянам, какие существуют трудности и достижения у нас на данном отрезке? Иль только панику там наводил?

— Слыхали, слыхали, — вяло отзывался шахтер. — Сам кто такой будешь?

— Мы — выездная комсомольская бригада московского органа «Производственная газета».

Петр, услыхав знакомое название, сначала от тщеславия чуть не выскочил спросить: не знают ли они там, в газете, его брательника, Соустина Николая? Но вовремя спохватился и даже забился за других поглубже, чтобы не особенно кидаться в глаза.

Комсомолец распалялся все больше:

— Скажем, сообщил ты им про свой промфинплан, какая у вас на шахтах выработка, как протекает ударничество, соцсоревнование? Какую продукцию угля даете вы стране? У вас промфинплан до забоя доведен? Ты цифры свои знаешь?

— Слыхали, слыхали, наскакивали такие… Тебе бы вот в деревне пожить…

— Эх, хромает у вас, видно, культработочка в Челябинске! Ты нам дай-ка адресок на всякий случай, мы это дело у вас провентилируем. Вопрос-то какой, — изумленно обратился бахилистый парень к спутнику, — вот где связь индустриального предприятия с процессом коллективизации!

— Ладно, пиши, пиши, не боимся! — пасмурно приговаривал шахтер.

Баба смотрела на комсомольцев с тревогой. У Тишки, спрятавшегося на свою полку, замирало сердце за шахтера. Такие же вот, молоденькие и злые, в ремнях, пришли и забрали безо всяких Игната…

Комсомолец сказал:

— Мне твою фамилию не надо, а вот как село-то прозывается? В кооперативе у вас, наверно, компанийка теплая подобралась! Явно держат курс на срыв партийной линии.

Шахтер оживился:

— Насчет компании — верно, я скажу, ты запиши.

— А сам-то… На чутье должен был взять.

— А я бы не взял? Тут колгота, с ребятишками, с барахлом в два дня надо обернуться, работа не ждет…

Петр едко наблюдал: «Подмазывается, когда на бас взяли…»

Когда комсомольцы ушли, он посластил шахтеру:

— Верно, что в деревню бы их, на наше место. Давеча я проходил, а у них колбаска на столе.

Шахтер смолчал, только окинул Петра, показалось, пытливо-неприязненным взглядом. Петр спохватился — не переложил ли лишков? — и, чтобы загладить, посочувствовал, что вот какую мэку с ребятами да с багажом приходится принимать, да еще в несусветный эдакий мороз. Тяжело будет с семейством, после своей избы, в бараке-то…

И опять получилось невпопад. Бараков там, на «Челябугле», мало, живут, особенно семейные, в стандартных, сказал шахтер, квартирках; семейству будет идти паек, а ребятишкам в школе — даровой горячий завтрак. Рассказал еще про то, сколько можно нагнать при перевыработке, про талоны на мануфактуру. Он бы давно все семейство к себе перетянул, — оно и выгоднее, и к себе поближе, и ребята свет увидят, — да вот баба за родню все держалась.

На полках и в проходе шелестели, как сказку слушали.