Люди и те, кто против них - [4]

По-деловому зазвенело, заработал фонтанчик, и емкости обрели вес.

Рядовой Сиюминутин длинно втянул носом и уныло произнес:

— Слушаюсь прочесть… Сохранять стойкость и терпение солдата, вместе с товарищами переносить все тяготы и невзгоды, при всех обстоятельствах сохранять верность и любовь к своей Родине, а также соответствовать высокому званию ее защитника…

— Так-то, мутило. Так и знай — если узнаю, что ты не соответствуешь, поетешь томой в металлическом ящике… Или сятешь по военной статье. Поэтому — что? А то. Потом путешь с мамкой турака валять, тома. Ты зачем зтесь? А потому что ты солтат. А тругие зтесь зачем? Чтобы носки тепе стирать? Кашкой с ложечки кормить? Это мы, офицеры, зтесь рати тепя, но чтопы ты, мутило, зтесь не остался навсегта, понял?

Лейтенанты Углов, Самцов и Дьяков неодобрительно рассмеялись. Неодобрение, конечно, относилось к рядовому Сиюминутину.

— Здесь за твою жизнь никто рубля не даст, — предупредил лейтенант Углов, со значением поднимая палец.

— У такого, как ты, девчонки никогда не будет, — предостерег Самцов. Она на тебя и смотреть не станет.

Он тоже поднял палец, но сам о том не подозревая довел жест первого лейтенанта до логического конца. Палец очутился в носу, и сделал пол-оборота.

— Очевидно, ты плохо представляешь себе моральный облик настоящего солдата, — подвел итоги лейтенант Дьяков.

— Вольно, — объявил капитан.

Он отпустил рядового Сиюминутина, который не был ни в чем виноват, а просто нравилась капитану его фамилия. А чего? Надо спрашивать с новобранца здесь и всегда, рассуждал, разливая, Власюга. Чтобы соответствовал, а то ведь они как младшие братья, несмышленыши, за ними глаз да глаз… На кой мне такие братья, чтобы не соответствовали?.. Кроме того, было похоже, что солдат занимается онанизмом, о чем Власюга и сообщил офицерам.

Военные погасили лампу. Лейтенант Дьяков, любивший необычные вещи, привез сегодня откопанную на месте краеведческого музея металлическую трубу с цифрами х250, и пружинистую треногу, норовившую защемить палец. Грязь и кровь с трубы вытерли.

— Телескоп, — констатировал Дьяков.

— Отставить, — сказал сначала капитан. Нельзя, чтобы забывали, что командир — он командир и в сортире, а не только в бою.

Но потом вместе наладили телескоп, и (дополнительно выпив) лейтенант Дьяков прицелился в самое яркое небесное тело. Это, объявил он, был Юпитер. Неистово голосили собаки.

Ночью всегда начинали выть собаки. Одичавшие собаки, первое время они просили бакшиш перед блокпостами, но их стали отстреливать, и собаки поселились в неприступных расщелинах.

Юпитер явился в распоряжение Власюги.

— Плять, — сказал капитан.

Словно бы издалека его заметило что-то могущественное и беспричинно грустное, прищурилось и отвернулось. И красное пятно… как дырка во лбу планеты. Капитан отошел и почему-то вздохнул.

— Добавить надо…

Лейтенанты получали удовольствие от Юпитера дольше командира, и гомонили, пока планета не выползла из кадра.

— Как рубль в космосе, — задумчиво сказал Углов. — А так помрешь и не увидишь…

Самцов почесался и насмешливо спросил:

— А спутники где? У меня была девчонка, так она говорила, у Юпитера есть спутники.

— Очевидно, они незаметны. Не сезон, — объяснил Дьяков. — Известно, что есть четыре спутника видимые, а остальные — невидимые… А вы знаете, что обозначает Юпитер? У меня мать гороскопами увлекается. Юпитер — это авторитет, закон, денежные прибыли. Возможность роста, расширения границ.

Офицеры одобрительно кивнули.

— Хорошая планета…

Расслабились офицеры, присели за стол. Юпитер, раскрывший свои секреты, с гонором смотрел на окраину. Он был словно немой, во всяком случае не мог возражать, и сиял, как серьга проститутки.

Тяжелые предстояли сутки. Сутки давит неизвестность, о чем забываешь с утра. Генералитет опять придумал план уничтожения, а перед низшими чинами не отчитался. Может, будет наведен, наконец, порядок, но все может измениться. Должно начаться какое-то движение. Наверное, вперед. Куда-то надо, или зачем мы здесь?

Как зачем? Жить. Действовать. Давить. Буквально, ребята, давить врага, до полного уничтожения. Всмятку.

Но что будет с нами, когда враг издаст последний смрадный хрип? Кто мы будем после войны?..

— Отставить называть операцию по наветению конституционного порятка и поттержанию стапильности в регионе, а также сохранению целостности нашей Ротины войной! — вырвалось у капитана Власюги.

— Есть! — подтянулись лейтенанты.

— Тяжелая вой… операция по наведению порядка, — сказал Углов. — Мне тут один братан рассказывал про операцию в Приречье. Идет отделение по селу — все из домов выходят. Продукты тащат, вино старое. Из ружья в спину никто не целится. Даже по ночам ходить безопасно, потому что всех чурочных мужиков из Приречья заранее увезли… на земляные работы на Окраину. Одни бабы остались.

— А зачем тогда операция-то нужна была, если чурок в Приречье уже не было? — спросил Самцов.

— Не знаю, — задумчиво сказал Углов.

— Давайте хлебушко разломим, — сказал капитан Власюга, — раздавая офицерам куски хлеба, — и за всю нашу правду поговорим.

Нахлынуло грустью, как сиропом. Лица лейтенантов непроизвольно сложились в многозначительные гримасы. Углов на секунду окаменел, а в голове его скакнуло: «И помянем товарищей наших… Отомстим… Офицерское братство…» Самцов шмыгнул носом, потом презрительно усмехнулся, потом опять шмыгнул носом. Усмешка, как он запоздало понял, относилась к далекому, затаившемуся и обреченному врагу. Лицо Дьякова стало еще более загадочным, чем всегда. Он был уверен, что правду знает лучше капитана, но беседу поддерживать согласен, если ничем не выдавать себя.