Люди и судьбы - [20]
То, о чём я рассказываю, не вымысел.
В 1976 году я познакомился с Николаем. Конечно, это был уже не тот узник концентрационного лагеря Колька, это был степенный, на вид крепкий, высокий мужчина, Николай Архипович Краснокутский, прапорщик, уважаемый человек. Мне в ту пору было двадцать семь, а ему чуть за пятьдесят. Я был замполитом дивизиона, где служил Николай.
Много и часто мы общались с Архипычем. Людей с похожей биографией до той поры я не встречал. Фильмы – это да. Показывали концлагеря, ужасы войны показывали. Помню, скулы сводило и рыдать хотелось, когда смотрел «Судьбу человека». Или фильмы о Зое Космодемьянской, молодогвардейцах. Сердце сжималось, когда видел горькую правду войны, её ужасы. Но то фильмы, а здесь выживший в страшных испытаниях узник концентрационного лагеря СС.
Правда, не больно разговорчивым был наш Николай Архипович. Не любил он расспросы о лагерных делах, уходил от разговора на эту тему. Оно и понятно, четыре года, вычеркнутые из жизни. Три года мук и страданий.
Но изредка удавалось его разговорить.
У Николая Архиповича на голове, чуть выше правого виска, был заметный шрам.
– Что это за отметина, Архипыч?
– За непослушание немец саданул. Да так, что я чуть не помер. Немец и сам испугался. Я ведь после его удара прикладом как подкошенный без чувств рухнул. А фашист совестливым оказался, на горбу в медпункт приволок, а там уж я в себя пришёл. Хорошо, быстро оклемался, а то бы через пару часов закопали, и с концами. Но отметина знатная, чуть начну переживать, и в висках ломит, и глаз дёргается. А вы, часом, не к увольнению спрашиваете?
– Да вы что, Николай Архипович, служите на здоровье, а мы только радоваться за вас будем.
Сильно переживал Архипыч, что выслуги на пенсию полной у него нет, а года подпирают, уж за пятьдесят. Боялся, что в отставку попросят. Но этого человека и в кадрах армейских знали, и командующему докладывали. Пусть служит, польза есть от него, дела свои делает, здоровье вроде бы в порядке.
Наш Архипыч взводом тыла командовал. Хозяйственным и рачительным был до чрезвычайности. На дворе зима, а у офицеров и солдат на столе зелёный лук, петрушка, укроп, черемша. А уж капуста по спецзасолу, сало копчёное, фирменный карп из местного пруда – так это вообще не подлежит описанию. Пальчики оближешь. И с дисциплиной у него всё в норме. Взвод в передовиках. А что бойцу надо? Им, салажатам этим, прапорщик как отец был: и воспитывал, и защищал, и ценил, и уважал. И они его любили, как отец он для них был.
Как-то летом в воскресенье зашёл я в его тыловое хозяйство. Смотрю, сидит старик одиноко. На улице жара, он в майке, брюки на подтяжках, на столе кружка с молоком и хлеба краюха. Горько так на краюху смотрит, а на глазах слёзы.
Говорю:
– Николай Архипыч, что случилось?
– Да вот вспомнилось, не вовремя, может, но вот вспомнилось, и распереживался. Такую же горбушку в сорок третьем в лагере заработал. Капо[9] заставил одежду постирать. Расстарался я, видимо, понравились ублюдку мои труды, и оделил меня он вот таким же куском хлеба. Хлеб чёрствый, слежалый, но всё же хлеб. Принес в барак, отгрыз кусочек, думаю, на утро оставлю, так и заснул с горбушкой в руке. А проснулся, нет краюхи, спёр ночью кто-то. И так мне горько и обидно стало, просто слов нет. Казалось бы, ну и что случилось? Ну, украли, сам виноват, спрятать надо было. Но такая горечь в душе была, словно что-то родное потерял. Вот ведь как было, до чего изверги довели. Из-за кусочка хлеба такую трагедию пережил.
Я-то почему всё это говорю? Без эмоций жили. Просыпаюсь утром, а сосед мёртв. Ну, вынесли, похоронщикам отдали, и всё, забыли. Кто он, что он? Нет человека и нет, и всё тут. Работаешь, а рядом с тобой упал человек, и ты уже знаешь, это кандидат в покойники. Знаешь, и всё, только думаешь, как бы самому не упасть, а через пару минут и об этом перестаёшь думать. Думалка вся как мёртвая, мерно гудит, и всё. В висках шум и стук. Тук, тук… Это сердечко наигрывает. Значит, вроде как живой. И вновь в мозгах туман. А тут как ту горбушку вспомню, и слёзы из глаз…
Пожалуй, только в сорок пятом некое просветление пришло. Немчура почувствовала, что конец войне скоро, пыл свой слегка усмирила. Капо, так те продолжали злобствовать, а немцы притихли малость. В конце апреля сорок пятого наконец-то пришло освобождение. Американцы нас освободили. Как-то не особо заметно всё произошло. Вроде вот немцы ещё бродят по периметру, и тут вдруг крики, шум. Все бросились из барака наружу. Ожидали, конечно, ожидали мы освобождения и вот дождались. Американцы на танках и автомашинах у проволоки. Я-то к забору не поспел, оно, может, и к лучшему, подавили многие тогда с радости друг друга. А уж капо досталось так досталось. Порвали некоторых, прямо вживую порвали. Американцы, увидав нас, просто рыдали. А что ж не плакать? Худые, оборванные и кричащие скелеты. Вместо улыбок широко открытые кривые рты. Картинка, конечно, не для слабонервных.
Дальше фильтрационный лагерь, томительное ожидание передачи советской администрации и на родину. Допрос в НКВД был, по счастью, для меня формальностью, всё же я с шестнадцати лет в лагере. Так что получил справку о пленении, а уж потом паспорт. И вот я на родной земле. Возраст двадцать, образования никакого, изранен, переломан, с нервным тиком, делать, кроме как копать и носить грузы, ничего не умею. Двадцать лет, а ещё не целован. Вот таким прибыл я из далёкой неметчины.
О недалеком прошлом писать рассказы, повести, а тем более, романы не принято. Считается, что ещё не отстоялись впечатления, не улеглись страсти, не полностью и не всеми даны оценки историческим событиям. Исключением, пожалуй, являются литературные произведения, выходившие сразу после великих войн и потрясений.Книга Александра Махнёва «Житейские истории» не о таких временах. Это одна из попыток запечатлеть дух, смысл и, если хотите, содержание того периода, который несправедливо назвали «застоем», с плавным переходом к историям начала девяностых, которым никакого определения кроме «лихие», так и не придумали. Возможно, когда-то выйдет сборник слов и выражений, в котором мы найдём и такие: светлое будущее, социальная справедливость, общественное мнение, работа на благо общества, персональное дело, партком и партийная комиссия.
Шутки и шутники, балагуры и их рассказы, всегда на Руси были в почёте, тем более что эти байки не надуманы, не из области фантастики, а рождены жизнью и созданы людьми. Вы, уважаемый читатель, наверняка это понимаете, а если понимаете, хотите отдохнуть душой, улыбнуться, расслабиться, эта книга для вас. Александр Махнев предлагает иронические зарисовки, некие жизненные интриги, простые и не очень, весёлые или с оттенком грусти, при этом преподносит всё легко, с юмором, абсолютно безобидно и интересно.Здесь всё из жизни.Вы улыбнетесь, побывав вместе с героями рассказов на экскурсии в Крыму.
Роман охватывает четвертьвековой (1990-2015) формат бытия репатрианта из России на святой обетованной земле и прослеживает тернистый путь его интеграции в израильское общество.
Сборник стихотворений и малой прозы «Вдохновение» – ежемесячное издание, выходящее в 2017 году.«Вдохновение» объединяет прозаиков и поэтов со всей России и стран ближнего зарубежья. Любовная и философская лирика, фэнтези и автобиографические рассказы, поэмы и байки – таков примерный и далеко не полный список жанров, представленных на страницах этих книг.Во второй выпуск вошли произведения 19 авторов, каждый из которых оригинален и по-своему интересен, и всех их объединяет вдохновение.
Какова роль Веры для человека и человечества? Какова роль Памяти? В Российском государстве всегда остро стоял этот вопрос. Не просто так люди выбирают пути добродетели и смирения – ведь что-то нужно положить на чашу весов, по которым будут судить весь род людской. Государство и сильные его всегда должны помнить, что мир держится на плечах обычных людей, и пока жива Память, пока живо Добро – не сломить нас.
Какие бы великие или маленькие дела не планировал в своей жизни человек, какие бы свершения ни осуществлял под действием желаний или долгов, в конечном итоге он рано или поздно обнаруживает как легко и просто корректирует ВСЁ неумолимое ВРЕМЯ. Оно, как одно из основных понятий философии и физики, является мерой длительности существования всего живого на земле и неживого тоже. Его необратимое течение, только в одном направлении, из прошлого, через настоящее в будущее, бывает таким медленным, когда ты в ожидании каких-то событий, или наоборот стремительно текущим, когда твой день спрессован делами и каждая секунда на счету.
Коллектив газеты, обречённой на закрытие, получает предложение – переехать в неведомый город, расположенный на севере, в кратере, чтобы продолжать работу там. Очень скоро журналисты понимают, что обрели значительно больше, чем ожидали – они получили возможность уйти. От мёртвых смыслов. От привычных действий. От навязанной и ненастоящей жизни. Потому что наступает осень, и звёздный свет серебрист, и кто-то должен развести костёр в заброшенном маяке… Нет однозначных ответов, но выход есть для каждого. Неслучайно жанр книги определен как «повесть для тех, кто совершает путь».
Секреты успеха и выживания сегодня такие же, как две с половиной тысячи лет назад.Китай. 482 год до нашей эры. Шел к концу период «Весны и Осени» – время кровавых междоусобиц, заговоров и ожесточенной борьбы за власть. Князь Гоу Жиан провел в плену три года и вернулся домой с жаждой мщения. Вскоре план его изощренной мести начал воплощаться весьма необычным способом…2004 год. Российский бизнесмен Данил Залесный отправляется в Китай для заключения важной сделки. Однако все пошло не так, как планировалось. Переговоры раз за разом срываются, что приводит Данила к смутным догадкам о внутреннем заговоре.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Рассказ «Задумчивый вальс морских волн», написан недавно.Образ молодого музыканта, героя рассказа, остался для автора навсегда большой загадкой. Его самоутверждение в жизни, как взрослеющего человека и музыканта, отражено контрастами, навеянными музыкой Альфреда Шнитке.Высокие, отвесные скалы над морем символизируют преодоление предстоящего жизненного пути героя, талантливого музыканта – детдомовца, обладающего утончённым восприятием красоты окружающей природы и отражающего её в своих музыкальных сочинениях.Звуки моря, грозные и успокаивающие, открывают для юного музыканта другую реальность, словно беседуют с ним, ведут Валерия неизведанными тропами, где он встречает ещё одно чудо – Лейлу, девочку из обеспеченной семьи.