Люди и собаки - [82]

Затевая эту игру в домино, — такая метафора для любой подобного рода гипотезы мне представляется вполне уместной, — я вовсе не собирался доказывать, что собака действительно выступает для человека в роли заменителя каких-то других отношений: здесь чаще всего называют дружеские и детско-родительские отношения. С другой стороны, я вовсе не претендовал ни на то, чтобы окончательно разоблачить описанную выше логику как безосновательную, ни на то, чтобы предложить сторонникам гипотезы эмоционального замещения какой-то другой, более продуктивный метод. Очевидно, что этот путь ведет в тупик или, скорее, в бесконечный туннель. Здесь важно другое. Непредвзятый взгляд на подобную систему доказательств позволяет понять одну простую истину: для того чтобы действительно разобраться в причинах той привязанности, которую человек испытывает по отношению к животному, нужно не перемещать аргументы с одного объекта на другой, а пересмотреть сами основы аргументации. Необходимо отказаться от базового предубеждения, которое служит в рамках этой логики чем-то вроде отправной точки, а именно от безоговорочного признания тех или иных потребностей человека «настоящими», «естественными» или «нормальными». Когда речь идет о животном-компаньоне, в роли таких потребностей, как правило, выступает общение с ребенком или другом.

Ограничиваясь этими двумя опциями, мы, конечно, упрощаем себе задачу, оставляя за скобками всю остальную цепочку возможных сравнений. Однако и эта позиция сталкивается с непреодолимыми трудностями. Прежде всего, легко заметить, что она основана на представлениях, a priori признанных культурной константой. Такой подход сам по себе никак нельзя назвать объективным, поскольку он строится на предубеждении, способном исказить полученные в результате выводы: потому что о степени реальности или иллюзорности социальных связей мы судим исходя из их соответствия некоему образцу, принятому за норму. С этой точки зрения, социальная жизнь человека считается нормальной, если включает в себя семью, состоящую из отца, матери и нескольких детей, а кроме того, достаточно широкий круг родственников, группу друзей, коллег по работе, с которыми выстраивается своя собственная система отношений, общественную деятельность и т. д. Собака при этом занимает место недостающих звеньев, заполняя пробелы между реальной жизнью человека и тем идеальным образом, который будет соответствовать описанной схеме. А нехватка социальных связей тем отчетливее ощутима, чем больше она касается центра данной модели: семейной группы, сконцентрированной на детях.

Можно ли рассматривать подобный тип социальной жизни как «естественный» или «нормальный» — со всеми вытекающими последствиями для прочих типов? Гуманитарные науки этого не подтверждают, подчеркивая сложность человеческой социабильности и разнообразие связанных с ней поведенческих норм. Конечно, никто не запрещает выдвигать подобные гипотезы. Но они не должны быть признаны истинными a priori: любая гипотеза требует теоретического подтверждения и доказательств, полученных эмпирическим путем. Собранные на сегодняшний день данные, относящиеся к самым разным дисциплинам и касающиеся как человека, так и животного, заставляют усомниться в обоснованности выдвинутой гипотезы.

Связь с незапамятных времен

Гипотеза об эмоциональном замещении сталкивается и еще с одним, не менее серьезным препятствием, связанным с историческими и эволюционными аспектами взаимоотношений человека и собаки. Мы достаточно подробно рассматривали эти вопросы в первых главах книги. Дело в том, что гипотеза не принимает во внимание одного немаловажного обстоятельства: того, что связь между человеком и животным, и особенно между человеком и собакой, уходит корнями в глубокую древность. Феномен присутствия рядом с нами собаки, в частности собаки-компаньона, имеет гораздо более продолжительную историю, чем это предполагает тезис об эмоциональном замещении. Наши два вида были тесно связаны между собой на протяжении всего пути своего исторического развития.

Попробуем взглянуть на достаточно распространенное представление об эмоциональной связи с животным как о сравнительно недавнем изобретении с другой стороны. Что, если все как раз наоборот и мысль о том, что животное представляет собой своего рода вещь, лишенную всякой субъектности, — это относительно новая идея, появившаяся на свет уже в современном западном обществе. То есть, по сути, сам этот феномен можно расценивать как некую историческую особенность, существовавшую далеко не всегда. Иными словами, нынешнее увлечение животными-компаньонами нужно рассматривать в качестве одной из модификаций социальных взаимоотношений, которые, принимая самые разнообразные формы, существовали испокон веков и объединяли человека с некоторыми видами животных. Итак, эмоциональная связь с животным вовсе не изобретение современного человека и не явление, возникшее внезапно, это всего лишь одно из проявлений древней как мир связи.

Подводя итог, добавим, что собаки, равно как и другие животные-компаньоны, волне могут выступать не столько в роли неких эрзац-партнеров, призванных восполнить недостаток социальных и эмоциональных связей с другими людьми, а как раз наоборот, чем-то вроде бонуса, дополнительной возможности, способной сделать эти отношения богаче. Многочисленные исследования доказывают, что в современных западных странах люди в среднем более благосклонно относятся к окружающим, у которых есть собака, а прохожий с собакой вызывает у них большее доверие, чем все прочие. Что тем более справедливо в отношении людей с ограниченными возможностями. Как подчеркивают социологи, животные-компаньоны могут в этом плане играть роль своего рода катализатора, способного повысить эффективность социальных взаимодействий. Приведенные факты никак не согласуются с тезисом о том, что животное-компаньон служит человеку всего лишь эмоциональным заменителем (подробнее об этих и других фактах можно прочитать в следующих работах — Mader et alii, 1989; Arluke et Sanders, 1996; Wells, 2004).