Люди и фразы - [4]

Наконец, при чем тут вообще дела? В ежедневном молитвенном правиле мы призваны ясно заявить Богу, что на них мы совершенно не надеемся: «…аще бо от дел спасеши мя, несть се благодать и дар, но долг паче… Вера же вместо дел да вменится мне, не обрящеши бо дел отнюд оправдающих мя». О том же много и подробно писал и апостол Павел. А с другой стороны, «вера без дел мертва» (Иак. 2:20), и все разговоры о соблюдении заповедей, постах и молитвах ясно утверждают огромную значимость этих дел для спасения. И тот же Павел вдруг заявляет, что есть целый список поступков, закрывающих вход в Царство Божие (1 Кор. 6:9–10). Так важны дела или нет?

И Церковь, предлагая нам столько вероучительных определений по множеству других вопросов, почему-то не спешит внести здесь ясность, не говорит нам: «Спасутся те, и только те, кто…» или же: «спасутся все, кто…» С нашей стороны это ведь не пустое любопытство, нам важно понять про себя и про своих близких: спасемся или нет? Кто-то из наших родных и друзей умер крещеным, но нецерковным, а кто-то был атеистом или мусульманином, но прожил в высшей степени достойную жизнь, а кто-то был пламенным коммунистом и много натворил всякого… Есть ли для них надежда? И есть ли она лично для меня? Почему мы находим в церковном Предании столько всего разного?

Наверное, потому, что разными бывают люди. Дело даже не в том, что один склонен к непримиримой строгости, а другой — к умильному всепрощению. Наши обстоятельства бывают разными, и одному человеку нужно напомнить о серьезности греха и покаяния, о возможности вечной гибели — а другого, близкого к унынию, наоборот, стоит ободрить надеждой на прощение и милость Божью.

А главное, Церковь признает пределы своей компетенции. В конечном счете судьбу каждого человека в вечности решает Господь, сотворивший его и умерший за него на Кресте. Мы можем понимать, что влияет на это решение, но мы сами не можем даже приблизительно определить его. Мы только знаем, что каждого из нас, без исключений, Господь любит сильнее и крепче, чем кто бы то ни было из людей, и знаем, что все возможное для нашего спасения было и будет сделано. От каждого человека зависит только одно: принять это спасение или отвергнуть, причем не только на словах, но и самой своей жизнью. И никто, даже Бог, за нас этот выбор не сделает.

Поэтому нам остается только рассуждать о спасении в образах и притчах. Так поступал когда-то и Христос, говоря, например, что «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мк. 10:25). Богословам последующих веков это казалось настолько несуразным, что они изобретали всякие объяснения, например: якобы в Иерусалиме были маленькие воротца, называвшиеся «игольными ушами», куда верблюд все же проходил, хотя и с трудом. Но, к сожалению, нет никаких сведений, что такие ворота действительно существовали. Так что выходит: богатый вообще туда не пролезет, никак. Повод для отчаяния? «Человекам это невозможно, но не Богу, ибо все возможно Богу» — так отвечает Христос на недоумение учеников.

Может быть, в этом и есть главная разгадка? Великий подвижник на смертном одре говорит, что за собственные заслуги его могут удостоить лишь того же места, что и сатану. Он, при всем своем духовном богатстве, подобен тому самому верблюду. И в то же время последнего грешника Бог может помиловать, помня о единственном добром поступке, — нет, поступок не стал билетом в рай, но он оказался, может быть, последним остатком богоподобия в этом человеке. Господь признает в человеке Свой образ и спасает этот образ для Царствия.

В романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» приведена, может быть, самая яркая и интересная притча на эту тему. Что интересно, она есть не только у христиан, подобную историю рассказывают и буддисты, и уже трудно понять, кто у кого ее позаимствовал. Итак, умерла одна злая баба, в которой не оставалось ничего хорошего, и попала она в огненное озеро. Ее ангел-хранитель смог припомнить за ней только одно доброе дело: однажды она в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И вот Бог повелел ангелу взять эту луковку и опустить в озеро: если баба сумеет выбраться по ней, то пойдет в рай. Так ангел и поступил и почти уже вытянул бабу, как та заметила, что вместе с ней из огненного озера лезут в рай и другие, уцепившись за ее луковку, а ведь она и сама на ней еле держалась! «Моя луковка, а не ваша!» — завопила баба, и луковка тотчас оборвалась.

Господь был готов принять эту женщину в Свое Царствие, но она сама оказалась к этому неготовой. Если бы она вошла в Царствие, то внесла бы с собой всю свою злобу, зависть и нетерпимость — и рай превратился бы в ад для нее самой и для тех, кто оказался рядом с ней. Ей было дано прощение грехов, но этого не хватило: нужно было измениться, прекратить вечную войну с Богом, с окружающими, с самой собой. Это, разумеется, тоже не дело рук человеческих, это совершает в нас только Господь, но мы можем принять Его действие в нас или отвергнуть. Согласиться, чтобы нас «переделали для рая», или начать переделывать рай под себя, чего нам совершенно точно не позволят (или позволят в индивидуальном порядке, но это тогда уже будет никакой не рай, а наш личный, по собственной мерке скроенный ад). В православном Предании эта переделка человека называется «обожением», и все наши усилия на земле — исполнение заповедей, аскеза, добрые дела и молитвы — суть лишь попытка дать Богу свершить его в нас, согласиться на него. А финишная черта скрыта пока от наших глаз.