Люди и фразы - [19]

Но если союз одного мужчины и нескольких женщин или двух мужчин и вообще произвольного количества разно— или однополых людей мы будем называть «браком», то из этого будет следовать много далекоидущих последствий. Такие семьи смогут беспрепятственно усыновлять детей и воспитывать их в своем духе, да и на Церковь будет оказываться постоянное давление: пора уже венчать такие пары… то есть коллективы! А потом однажды окажется, что воспевать любовь двоих разнополых — это вообще не политкорректно, что шекспировскую Джульетту надо срочно переделать во второго Ромео или по крайней мере добавить к ней парочку других Джульетт… Я утрирую? То же самое сказали бы добропорядочные европейцы тридцать лет назад, если бы им сообщили про государственные регистрации и церковные благословения однополых «браков». А сегодня это уже норма, хоть и не везде.

Впрочем, почему ограничивать свою фантазию? А кто-то, может быть, захочет зарегистрировать «брак» с воображаемым другом или с домашним питомцем — почему бы не легализовать зоофилию под тщательным присмотром ветеринаров? Я не поручусь, что еще при нашей жизни политкорректность не возьмет и этот новый рубеж. Так что «браком» будут называть союз любого количества неопределенных существ с произвольной целью.

То есть «браком» вообще уже ничего нельзя будет называть. Слово это станет еще одним словцом-паразитом: «мы как бы вступили типа в брак». И поэтому я уверен, что в пространстве нашего языка и нашей культуры слово «брак» должно сохраняться исключительно для союза одного мужчины и одной женщины. Если в исламской традиции есть иное представление о браке — это уже их дело, и желающие могут принять ислам и следовать шариату. Но тогда придется нести свои издержки…

Н. Гумилев писал о чем-то подобном: «…и, как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова». Речь у него, пожалуй, идет не о вышедших из употребления архаизмах, а скорее о словах, утративших смысл, — словах, которыми некогда «останавливали солнце». Да и не в одних словах дело. На самом деле такая энтропия смыслов происходит во многих областях жизни.

Само представление о христианстве у нас порой размывается настолько активно, что «христианство» оказывается совместимо буквально со всем подряд, — разве что кроме Евангелия, да и то, если принимать его всерьез. Причем идет этот процесс одновременно во многих направлениях, как и положено энтропии. Для кого-то христианство становится средством патриотического воспитания и сбережения национальной идентичности, а для кого-то, наоборот, складом либеральных идей и двигателем глобального прогресса, и т. д. и т. п., — всех идолов не перечесть. В результате такое удобное, выхолощенное христианство отлично сочетается с самыми различными политическими и философскими течениями, а также с другими религиями, вплоть до откровенного шаманизма, как у народных целительниц. Они же все православные, все с иконками.

Но это — для простого народа, а для людей образованных существует более рафинированный путь. Возникает, скажем, некий межрелигиозный диалог, и даже не так важно, кто именно в нем участвует и от имени каких религий говорит. Но представители обеих сторон стараются подать свою религию в таком виде, что обе они вдруг оказываются отлично совместимыми, да вообще едва ли чем-то отличаются друг от друга, а заодно и от прочих убеждений всех приличных людей. Давайте, мол, оставим в стороне вопрос, был ли Иисус Мессией, Спасителем, Сыном Божьим, — зато он был великим проповедником и учителем, значение его нравственного примера непреходяще, и т. д. и т. п. Такого «Иисуса» очень легко будет поставить в один ряд с Сократом, Буддой, Кетцалькоатлем, и вообще с кем угодно — только вот Евангелие уже не про него. Зато «диалог религий» принимает форму танца недомолвок, конкурса вежливых формулировок, строительства никому не нужного карточного домика. Не проще ли сказать честно: мы верим в то-то и то-то, а вы в это не верите, но мы постараемся хорошо относиться друг ко другу, внимательно друг друга выслушивать и вместе делать нечто доброе (заниматься благотворительностью, например)? Вот это и будет подлинный, а не фальшивый экуменизм.

Не страшно быть иным, не совпадающим с ожиданиями большинства. Христос назвал своих учеников «солью земли» — так ведь соль сильно отличается от всего, чему она придает соленость. И если она перестанет быть солью… Все, наверное, помнят, что с ней будет.

Впрочем, есть, конечно, и другая крайность, когда в борьбе с энтропией смыслов начинают эти смыслы абсолютизировать, возводить на пьедестал в виде словесных формулировок и поклоняться им вместо Бога. Это «самое-самое истинное» христианство для немногих избранных знатоков, и слова здесь оказываются мертвыми пчелами, которых заботливый энтомолог приколол булавками к листу картона и выставил у себя в кабинете в образцовом порядке. Пусть они и не пахнут дурно, как в опустелом улье, но меда они тоже не собирают. В кабинете под стеклом их можно сохранить, но оживить — нельзя.

Вот, собственно, и критерий: собирают ли наши слова, наши смыслы чистый цветочный мед, находят ли в окружающем нас мире прекрасные цветы и возвращаются ли с добычей в наш улей. Если да, то они — живые. И никакой внешний контроль тут не поможет, тут все только от нас зависит.