Люди грозных лет - [14]

Но ни занятия с сыном, ни радость встречи с родными не могли развеять тревожных мыслей Андрея. Прогнившие крыши, покосившиеся, раздерганные плетни, запущенный обмелевший пруд и пустующие, когда-то с таким трудом построенные скотные дворы — все это принесла война в родную деревню Андрея.

Особенно тяжело и больно было за этих стариков, женщин, подростков, детей, которые остались один на один с трудной жизнью, которые донашивали теперь свои последние рубашки, платья, кофточки, не имея ни возможности, ни средств для покупки новой одежды, которые жили двойной жизнью, и трудно было определить, которая для них важнее: та ли, что относилась к ним самим, или та, что связывает их с фронтом, с отцами, детьми, братьями, ушедшими на войну.

Подобно тому как человек, поселившийся в неизвестном городе, постепенно узнает его улицы, дома, строения, познавал теперь Андрей внутреннюю жизнь деревни. Первый толчок к этому дала его семья. Отец, уже пожилой человек, дома почти не бывал, все силы отдавая колхозу. Как и отец, Ленька тоже дома только ел и спал, весь день, а часто и ночь проводя на работе. На второй день по приезде Андрея и Алла ушла на поле, робко сказав:

— Андрюша, там просо пропадает от сорняков, я должна пойти, людей-то мало.

Так жили и в других семьях. Едва начиналось утро, как деревня точно вымирала и вновь оживала лишь в сумерки, когда люди возвращались с полей.

В этом напряженном труде Андрей чувствовал себя лишним, собрался было тоже пойти на работу, но после переезда и частой ходьбы раненая нога разболелась, и он с горечью должен был согласиться на вынужденное безделье. Работу Андрею подсказал Ленька. Подвижный и решительный, он с сожалением рассказывал, что не успел сегодня прочитать в бригадах даже сводку Совинформбюро. За эту мысль и ухватился Андрей. В тот же вечер он забрал у Леньки все последние газеты, перечитал их и с утра пошел к колхозникам. И всюду, куда бы он ни приходил, его осаждали вопросами о положении на фронтах, о международных делах, о героизме советских воинов.

Тут-то, во время этих бесед на полях, на конюшне, на огородах, и почувствовал Андрей ту кипучую и напряженную жизнь, которой жила деревня, и понял, что первое впечатление о сельской жизни, которое зародилось у него от внешних признаков, было ошибочным. Из всего, что видел Андрей, его особенно поразила молодежь, вернее не молодежь в полном смысле этого слова, а подростки — мальчики и девочки, те самые юнцы, которые в другое время учились бы в школе и беззаботно резвились, не зная ни труда, ни горести. Теперь они — эти мальчики и девочки — делали то, что и взрослые, и не просто делали по обязанности, по приказу, а добровольно, всем своим еще не окрепшим сознанием понимая, что и родная деревня и вся страна переживают такое время, когда без дела не должен сидеть ни один человек.

Совсем другими увидел Андрей и женщин. Раньше большинство из них, особенно пожилые и многодетные, занимались только домашним хозяйством, работали в колхозе лишь в самое горячее время уборки урожая. Сейчас же домашнее хозяйство стало для них делом второстепенным, ему уделяли они короткие утренние и вечерние часы, а остальное время проводили в колхозе.

«Как велика сила жизни! Как могучи люди! Ничто их не сломит, ничто не раздавит, если они живут общим делом и ради этого общего отрешаются от личного, даже крайне необходимого. А я сам?» — упрекнул Андрей себя, вспомнив все, что передумал о своей личной жизни, и сравнив эти раздумья с тем, что увидел в людях родной деревни. Мелким и ничтожным казался он самому себе по сравнению с этими простыми деревенскими людьми, которые так просто и бесхитростно умели свое личное подчинить общественному.

* * *

Возвращаясь с полей, Андрей Бочаров шел старым вырубленным парком, где на месте столетних кленов и лип густо разросся кустарник, обрамлявший когда-то широкие и прямые пересекающиеся аллеи. День клонился к вечеру. Нежаркое солнце отбрасывало от кустов длинные тени, отчего неширокие аллеи казались полуосвещенными коридорами, уходящими куда-то далеко-далеко. Бочаров задумался, машинально трогая руками мягкие, нежные ветви молоденьких кленов, лип, рябин. Они наклонялись, шурша под его пальцами, и вновь распрямлялись, устремляясь к заходившему солнцу.

— Андрей Николаевич, — тихо окликнул его мягкий женский голос.

Остановясь, Бочаров увидел Наташу. В белом, еще совсем новом платье она стояла, опустив загорелые, до локтей обнаженные руки, и прищуренными, виновато улыбающимися глазами смотрела на него.

Несколько лет не видел ее Андрей и сейчас, неожиданно встретив, с трудом узнал. Когда-то красивое, открытое, почти всегда улыбающееся лицо ее с задорными коричневыми глазами поблекло, темнея бороздками морщин и отливая желтизной усталости и пережитых испытаний. Даже светлые, раньше такие пышные волосы словно потускнели и уже не вились волнами, а лежали вокруг головы почти совсем прямые. Лишь где-то в глубине широко открытых глаз теплились задорные, обжигающие огоньки.

Бочаров давно отрешился от всего, что было связано с Наташей, и, зная, что в деревне неизбежно придется встретиться с ней, даже не задумывался, как и что будет говорить ей, но теперь, увидев ее такой изменившейся и мало похожей на прежнюю Наташу, он почувствовал жалость к ней, обиду за все, что было в прошлом. Да, тут, на этой самой аллее, где возвышался тогда старый клен, впервые по-взрослому встретились они, убежав от всех, и впервые тайком, боясь друг друга, поцеловались.