Люди Флинта - [18]

Левка молча пронаблюдал, как я хмуро натягивал брюки, и лицо его просветлело.

Вдвоем мы навалились на тяжелую дверь и разом вылетели в сени. На улице стало пасмурно. Низко над крышей висело непривычно серое небо. Тяжелые тучи были словно перепаханы с запада на восток. Даль застилала серая искристая пелена.

— Только бы не дождь, — переступая с ноги на ногу, сказал Левка.

— А вообще погода для нивелировки самая подходящая, — стуча зубами, проговорил я.

Левка с уважением оглядел меня и промолчал.

Потом мы вернулись на веранду, торопливо оделись и склонились над Геннадием. Крис ровно дышал.

Я пощекотал сухой травинкой его широкий нос.

— Эй, кто там? — не открывая глаз, проревел Крис. — Сейчас как в ухо дам!

Мы в четыре руки принялись разыгрывать на его ребрах замысловатый этюд.

Крис открыл глаза, долго холодно и пристально нас рассматривал, потом сказал:

— Это вы… А ну, живо все на шест!..

И снова повернулся на бок.

Но мы не оставили его в покое. Уж очень нам было страшно выходить одним в поле в такое мерзкое утро.

Наконец Крис зашевелился, сел в мешке и сладко зевнул.

— Куда вас черт поднял?

— На работу, куда же еще, — глядя в сторону, сказал Левка.

— Вот психи, — коротко засмеялся Крис. — Какая может быть работа, когда все уже сделано! Сказку про Хаврошечку слыхали?

Он передернул плечами от холода, снова зевнул и питоном уполз в мешок.

— Боссом отдан приказ… — пробормотал он, уже засыпая, — лететь в Кейптаун…

Это было все, чего нам от него удалось добиться.

Мы невесело вышли на улицу, вынесли сундучок и треногу. Моросил мелкий тепловатый дождь. Сквозь тучи белесым глазом альбиноса моргало солнце.

— Может, ни к чему все это? — нерешительно проговорил я.

— Ты как хочешь… — твердо сказал Левка и принялся неумело привинчивать к треноге трубу.

Я знал, что если он говорит таким тоном, то спорить с ним бесполезно.

— Вот что, друг, — Левка вскинул треногу на плечо, — давай пойдем на разделение труда. Поскольку нас мало, мы можем выиграть только организованностью. Ты пойдешь обмерять, а я на нивелировку.

— Ты что, один ее собираешься делать? — поинтересовался я.

— А что? — Левка уверенно подхватил с земли сундучок. — Мне подсобные рабочие не нужны. Не все такие аристократы, как этот…

Он неопределенно мотнул головой. И мне стало ясно, что большего профана в геодезии я еще не встречал.

— А ну-ка дай сюда прибор! — решительно сказал я.

Левка безропотно уступил мне треногу.

— Темный ты чулан, — насмешливо проговорил я. — Я бы отпустил тебя одного, будь у меня хоть мизерная гарантия, что ты не согнешь трубу в колесо, пытаясь увидеть в ней себя самого.

Я остался очень доволен своей тирадой, а Левка разинул рот для возражения, да так и застыл с открытым ртом.

— Все равно, — сказал он наконец. — Любым путем мы должны кинуть двадцать семь точек. Мы ему докажем…

— Почему двадцать семь, — спросил я, — а не сто четырнадцать?

— Потому что двадцать семь — это больше половины.

Я пожал плечами, и мы двинулись вперед.

19

Когда мы пришли на первую точку, дождь уже кончился. Облака были еще плотные, как войлок, но ветер заметно потеплел.

Я небрежно скинул с плеча треногу и, раздвинув стояки, всадил ее в рыхлую землю. Потом сел на сундучок и аккуратно записал в журнале дату. Левка растерянно топтался рядом.

— Зачем бросаешь рейку в траву? — подняв голову, сурово спросил я. — А ну, марш на точку! Рейку держать умеешь?

— Разберемся, — подавленный моим авторитетом, прошептал Левка и с рейкой на плече побрел искать точку.

Я долго смотрел ему вслед и, когда он отошел на безопасное расстояние, встал и принялся настраивать уровень. Теоретически все мне было предельно ясно: сначала вдоль — вертлявый пузырек послушно поплыл на свое место, — потом поперек, а теперь проверка…

— Что за дьявол… — сказал я сквозь зубы и покосился на Левку.

Но он был уже далеко и рылся в траве, разыскивая точку.

— Проклятые дороги, растрясли весь аппарат…

Овальный пузырек упорно не желал задерживаться между черточками больше чем на пять секунд. Потом он и вовсе уплыл куда-то с такой быстротой, что я даже не успел уследить, в какую сторону, и долго с остервенением крутил винты в обратном направлении.

Но вот наконец хорош. Дрогнув, воздушный пузырек дошел до средних делений. Я нетерпеливо развернул трубу на Левку и, споткнувшись о треногу, обошел прибор кругом.

— Эй ты, дубина! — крикнул я и поднял одну руку.

Левка послушно вскочил и замер, расставив ноги, с рейкой в руках.

Я заглянул в окуляр и, жмурясь от белесого мерцания, повел трубу на Левку.

Что за черт! В трубе ничего не было. Ну, просто ничегошеньки. Один молочно-белый круг.

Я выпрямился, посмотрел вперед — Левка смирно стоял на своем месте. Склонился к трубе — опять ничего. Хоть бы силуэт, хоть бы пятнышко какое… Пусто!

Наверно, линза запотела. Я подошел к широкому концу трубы — козлиная нога треноги опять попалась на моем пути, я пнул ее что было силы, — протер стекло платком. Потом снова взглянул. Ничего! Левка как сквозь землю провалился. Нивелир уставился прямо ему в глупую физиономию. Будь это мелкокалиберное ружье, я выбил бы сто очков из ста возможных. Поверх трубы я отлично различал даже цифры на рейке, но в проклятый окуляр не было видно ни зги, кроме черного креста на стекле. «Ну хорошо, — скрипнул я зубами, — я тебя проверю, гад!» Я повернул нивелир в сторону высокого дерева, единственного на околице, взглянул, старательно жмурясь, — и дерево тоже исчезло. Я чуть не заплакал от досады. Только что оно бесстыдно стояло перед глазами, невооруженным глазом я мог бы пересчитать все его ветки, но в трубе по-прежнему все безмятежно белело.