- Матери ты, конечно, не позвонил... ладно, я сама. Плохо вижу... это наш?
- Да, наш.
Взяли сумки и залезли в маршрутку. Ехали молча, иногда Кора, перехватив мой взгляд, ободряюще улыбалась.
- Вот билеты, не обессудь, нижней полки не было.
Это мы уже на перроне. Рядом грязно-зеленая лента поезда. Иногда он испускает с шипением воздух, и люди начинают волноваться, заносить багаж. Поднимается ветер, с вокзальной крыши, с замазученных электроопор срывает он пепельные хлопья ворон. Кружат, кричат. Все так удивительно ярко впечатывается в меня - вороны, Полинка, вокзал - словно в последний раз, словно как только я встану на подножку, придет свора кинговских лангольеров и изъест здесь все, мирок дорогого мне прошлого, оставленный без присмотра.
Ах, ну да, я сказал «Полинка».
- Я тебе, вот сюда, смотри, - показывает на какой-то из многочисленных отсеков сумки, - положила карту метрополитена на всякий случай. Но ты же должен помнить, не в первый раз едешь.
- Да, не заблужусь.
- Сейчас еще Анюта должна подойти... Ну ты как, дружище?
Пожимаю плечами.
- Вроде жив.
Жив. Сила жизни гудит во мне. И в то же время, я вроде как и умер - умер мой князь, умерла мечта, ради которой я еду через полстраны. Золотой храм метасибирской культуры рухнул, став чуждым и непонятным словосочетанием. Прах его подхватило и понесло по окрестностям. И ничто пока не пришло на его место. И только ледяной ветер в лицо, в волосы, волосы в глаза. И только уверенность, что ехать нужно. А почему - не знаю.
Вот и Кора умерла, но есть Полинка. Стоит, улыбается, а потом хмурит брови, затянувшись сигаретой, и это я знаю, и могу протянуть ей руку, сквозь черные пустоты, взять ее руку, умиротвориться на мгновение, а потом понять, что меж сомкнувшихся наших рук таятся еще многие и многие пустоты, и протянуть руку сильнее.
И есть поезд, в котором смиренно и долго придется ехать, колеса будут отбивать «потом-потом, потом-потом», - а что уж там потом... и в принципе, мне поскорее уже хочется туда, внутрь вагона, ощутить этот первый мягкий толчок.
- Где же Анютка эта? - она уворачивается от порыва ветра, вжав кудрявую голову в воротник. - Черт, ну и холодрыга. Абэ, ты у меня молодец, я счастлива, что ты едешь.
Она хотела сказать еще что-то, но я резким движением сдернул стянувший мне горло шарф - не удивилась она и не обиделась, просто посмотрела так, беспомощно. А я хлебнул до краев, до мозга костей, ледяного ветра, судорожно, взволнованно выдохнул, как утопленник, который обнаружил, что может дышать водой, когда уж совсем истратился воздух, и легкие инстинктивно рванули заветного глотка.
И я делаю шаг к Полинке, нащупываю ее ладонь, сильно-сильно сжимаю. Незаметно подходит Аня, берет наши свободные руки своими холодными пальцами, замыкает круг.
А потом объявляют конец посадки, начинают лязгать железные ступеньки, которые проводники поднимают внутрь вагонов, я хватаю сумку.
- Помнишь, Борисыч? Скольких уж я так проводила, - Аня выгребает пригоршню медяков из кармана своего потертого пальтишка, отсыпает Полинке. А я уже там - внутри и далеко... Они стоят наготове, чтобы метнуть свои горсти под колеса вагона с первым толчком.
https://vk.com/literatureclub
