Люди до востребования - [18]

- Ты все помнишь, князь... - уткнулась побелевшим от холода носом мне подмышку.

- Что все?

- Мы, четверо, были мифологическими существами. Сколько прошло?

- Три, наверное...

- Это навсегда.

- Зачем ты прогнала меня?

- А зачем ты не пришел снова? Все три я ждала, когда ты изменишься, вспомнишь... когда ты проснешься...

- Я не спящая красавица. И не князь. Какой уж тут князь... Мне некуда проснуться... о чем ты говоришь...

... Я вижу мир в руинах. Куда проснуться, Лелька? - ведь там, дальше, те же руины...

Глупо стоять посреди замерзшей реки под высоким небом, тебя бьет озноб, побелели и так обветренные губы, пора назад. Я мешкаю, ты завела меня сюда не случайно, я сам шел, все вело сюда, о, как я хотел очнуться ото сна... И твердой поступью - за горизонт, и подбородок навстречу ветрам, и сильной рукою... Но рука слабела, холод вгрызался в кости, я катился окатышем по отмеренному на этот особый случай времени и не мог остановиться...

- Я буду ждать... князь мой...

Не помогает. Холодно. По-злому даже как-то - смертельно холодно.

- Не говори так... Идем обратно.

Думаешь, вот, все, сейчас остановлюсь, отдышусь, силы войдут, встряхну головой и разлепятся веки, и вот уже почти остановился, стою уже, но... Подпрыгнул и дальше... Своим темнющим путем...

15. Дышать вполсилы

Время такое - пограничье между зимой и весной. Снег хрустит иначе - шварк, шварк - как-то так. Оживают запахи - не запахи еще, а намеки только, оттаивают... тонки и неуловимы они, потому что это еще не запахи земли, трав, а запахи воспоминаний - они как бы и от земли, но и более... способны в силу истонченности своей проникать в самые глубины. И часть души особая, спавшая благородным сном, наполняется ими - ожившими воспоминаниями. И хочется вслед - чистоты, силы, поступков. Хочется увидеть миф не поверженным...

Нет-нет, это еще не весна, при чем тут она, не оттепель, не капель, не слякоть, когда зима, действительно, начинает напоминать разлагающийся труп. При чем тут она...

Я зашел к Ане, отдать методичку - она пообещала состряпать мне контрольные для сессии. А жила она в микрорайоне на краю города - у нее там все из параллельных прямых: на одной параллельной - ее пятиэтажка в ряду прочих, вдоль другой - узенькая битая дорога, на следующей - красно-бурые зубья гаражей, криво насаженные в земляные десна, за ними, так же вдоль - речушка, промерзшая насквозь - лед ее полопался на ровные молочные кубы, ладно сбитые вместе; а на том берегу - вдоль - тропа под сводом тополей.

Нельзя было не воспользоваться случаем так легко сбежать от города, и уже через пять минут, пересекши реку, мы брели по этой тропке.

Солнце за спиной. Вороны, черные и гладкие, выглядели увесисто, словно камни, и сидели недвижно над нашими головами. Иные же перелетали с места на место с ветками в клювах. Аня вздыхала и, причмокивая, пробовала на вкус воздух, поджимала губы, как старушка, у которой давно нет зубов. Я откровенно покряхтывал. Как снеговики, мы размякли и подобрели на этом солнце.

- Хорошо... покойно... Анна Валерьевна... и грустно... А мне самолет не дали... На работе после семи лет стажа дают бесплатный пролет в оба конца. Один раз в год. Хотел в Москву на сессию... с комфортом... Не дали... трех месяцев, сказали, до семи лет не хватает.

- Плохо... - сказала она.

Выпущенный изо рта пар мы внимательно провожали взглядом.

- Охохохохо... И покойно вроде... и маетно. А вороны-то у нас какие ядреные, да чернющие... В Москве таких нету... Как за Урал перевалишь, так они уж серые, представляете, только крылья и голова потемнее. Я удивлен был, всех спрашиваю, вороны-то у вас... как же... А они - а как еще? Всегда так было... Эх, жаль самолета... восемь часов - и вороны уж серые...

Странная она - Анна Валерьевна, словно на матричном принтере распечатанная. И даже больше - походит она на прозаический текст средней плотности, кеглем двенадцатым набранный. Она и видит во всем в первую очередь текст. Заиграет, к примеру, песня по радио, и она оживет, если текст дурной - станет фыркать, хорошую строчку отметит, а заиграет иностранное что, или инструменталка - Анна Валерьевна сразу угасла. И вот смотрит она сейчас на дерево, а мне уж и кажется, что это дерево у нее на литеры распалось. И губы на вкус наверняка горькие, и сейчас вот эту горчинку облизывает.

- Знаете, что мне показалось? - это Анна, горькими губами.

- Расскажите, пожалуйста.

- Тропинка эта... Будто сквер и аллея... И мы прохаживаемся по аллее, а там за мостиком, пансионат для престарелых... Скоро время ужина...

- Мда... И мы, выходит, аппетит нагуливаем. Врач прописал свежего воздуха.

Я выдохнул в небо и совсем уж по-стариковски стал в него пялиться. Анна взяла меня под руку.

- Ох...

- Правы вы, сто раз правы...

Шаркая сапогами, мы углублялись под своды тополей.

- Откуда, Анна Валерьевна? Старость-то душевная... Смешны же мы со стороны, поди.

- То-то и оно.

- Как так получается? Вот Лелька... я б женился на ней, если бы под рукой была постоянно. А то, пока есть, любишь вроде, бредишь, а как уедет в свою пропастину, словно и не было человека. Пусто. И, слава Богу, вроде...