Людены, или Великая Октябрьская Социалистическая Контрреволюция - [10]
Но прогресс продолжал развиваться. Еще более улучшились орудия труда. Появился классический плуг[8], позволяющий распахивать более тяжелые чем в Средиземноморье земли Западной и Восточной Европы. Позже в X–XII веках (рождение и расцвет Киевской Руси, между прочим) появилась трехпольная система земледелия[9]. Словом появился избыточный продукт в достаточном количестве, чтобы заинтересовать экспроприаторов и эксплуататоров.
Кстати, о разнице между последними. Экспроприатор — это просто бандит, который пришел и отобрал. Таким были собственно первые князья да феодальные короли. Все эти кнеси, риксы, вожди были просто главами бандитских группировок, «доивших» определенные территории. Но когда регулярные «экспроприации», а проще говоря набеги, стали выгодны, таких умных развелось много, и они стали мешать друг друг. Закончилось это, как и следовало ожидать, разделом территории — «ты грабишь до этой реки, а я после нее». Не то, чтобы границы строго соблюдались, но некоторое подобие порядка это создало. А как только территория стала ограниченной, пищевая база сократилась, и следовательно главный бандит (князь, рикс, конунг) оказался заинтересован в том, чтобы не грабить под чистую, а оставлять немного на развод, чтобы было где грабить и на следующий год. Так грабеж земледельцев был поставлен на систематическую основу, а наш бандит стал из экспроприатора эксплуататором. А проще говоря, феодалом.
Постойте, скажем внимательный читатель, а чего же он не стал рабовладельцем? Избыточный-то продукт появился в достаточном количестве, так? Так, да не так. Избыточный продукт действительно появился, но за счет способности человека обрабатывать значительно большую площадь под посевы. Помните про изобретение плуга? Так что концентрация населения все равно была низкой. И одно дело — сотня рабов на поле, которое можно окинуть взглядом, а совсем другое сотня землепашцев на территории, которую без коня и не объехать в разумное время. Присматривать за такими рабами просто физически невозможно — разбегутся и ищи свищи. Поэтому вместо принудительной работы под контролем, крестьянам пришлось дать наращивать жирок на основе собственного интереса, а избыточный продукт изымать в ходе «инспекторских поездок» в форме дани или оброка. То есть производственные отношения хозяин-раб на севере просто не работали.
Очевидно, общественные отношения не замедлили оформиться в соответствующие правовые нормы. Попросту говоря, бандиты (пардон, феодалы), привыкнув грабить крестьян, стали считать, что имеют на это право, и, соответственно, это право оформили в соответствующих законах.
Обратите внимание, что если в Европе нужно было десяток крестьян для прокорма и экипировки одного рыцаря, то в России уже нужна была «деревенька в сотню душ», что и наложило отпечаток на национальные формы феодализма в разных странах. Десятку плебеев можно и в одиночку навешать, особенно если они безоружные, а ты — на коне и весь обвешан разными опасными железками, как любитель ролевых игр. А против сотни мрачных мужиков уже без автомата или соратников по классу не попрешь. Так что в Европе строй опирался на рыцарей, которые в общем-то были не очень зависимы от сюзерена, а в России на княжеские дружины — своего рода отряды быстрого реагирования, чтобы раздавать восставшим холопам по заслугам. Кстати, в России феодалы даже имели несомненную полезную функцию — защиту от набегов из степи. Очевидно, что по отношению к внешним «экспроприаторам», интересы крестьян и князей полностью совпадали, и даже оформились в законодательные и этические нормы обязанностей сюзерена к своим подданным. Впрочем, национальные особенности феодализма уже не относятся к теме данной книги. Так что, считайте это лирическим отступлением.
А что случилось с критерием богатства? Рабов больше нет, чем же его мерить? Да сферой влияния, попросту — землей. Землей с крестьянами, конечно, но первичным все равно стала земля. Крестьянин владел всеми средствами производства, кроме главного — земли. Землей владел феодал, что ему и давало право взымать оброк с живущих на них крестьян.
Остался еще один интересный вопрос — а что же с рабовладельческими государствами? Почему они стали феодальными? У них-то ведь ничего вроде не изменилось? Во-первых, они не так быстро стали феодальными. В некоторых из них элементы рабовладения в разных формах сохранялись очень долго, иногда вплоть до конца девятнадцатого века. Хотя надо признать, что в основном они все-таки стали именно феодальными. Почему? Многие из них были просто завоеваны феодальными племенами варваров, которые принесли с собой свои привычные формы взаимоотношений. Кроме того, крестьянин работает сам по себе и сам же приносит тебе оброк, да еще и рад, что ты к нему сам не пришел. Нельзя не согласиться, что это куда более удобная форма эксплуатации нежели раб, за которым нужен глаз да глаз. Так можно контролировать значительно больше людей, даже и в теплых странах. Да и зачем содержать сотню надсмотрщиков, если вместо них можно иметь лишь десяток воинов, которые полезны еще и во многих других отношениях? Словом, куда ни кинь — сплошная удобность и полезность.
Книга первая «Гений» посвящена индивидуальной личности и человеческой душе. Психологии, нейрофизиологии, меметике, индивидуальным взаимоотошениям людей, якорям в человеческом сознании, генетике, иммунологии, фазама взросления, теории эволюции, все это распространенное на мифы, легенды, верования и социальные институты, и прочим интерейснейшим вещам, которые вы, впрочем, можете пролистать не читая, просто следуя приключениям героев.
Серия статей «Кто спёр мой СССР?», которые многими воспринимаются как цельное произведение, дополнительное к «Люденам, или Великая Октябрьская Социалистическая Контрреволюция».
Книга вторая «Эволюционер» в основном о меметике, и ее проявлениях на уровне индивидуальной души и социумов. Любители легкого чтения найдут эту книгу значительно более удобоваримой, чем первая.
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.