Любви все роботы покорны - [21]

Когда Борису предложили эту работу, он, помнится, возгордился необычайно. Еще бы! – признание как ценителя и знатока, как хранителя классических традиций и эталона прекрасного. «Доллз инкорпорейтед», якобы модельное агентство пачками клонирует красоток, вживляет память, выставляет на очередную «мисс», а потом собирает призы и рекламные контракты. Схема чрезвычайно проста – как это раньше никто не додумался! А он только оценивает внешние данные. Экзаменатор, консультант, тестировщик…

В дверь настойчиво позвонили. Ну, знаток и хранитель, пора за работу.

– Доброе утро, любимый. – У девушки было миленькое личико с пухлыми губками и широко распахнутыми васильковыми глазами. – Извини, я немного задержалась.

Чмокнув Бориса в щеку, Елена прошла в студию. Он вытер помаду и поплелся следом.

– Вау! Новый музыкальный центр! Очень красиво.

Борис вспомнил, что давно не давал «Доллз» описание своей студии. Хотя Ирина недавно приходила сюда, могла бы и освежить программу ложной памяти.

– Угу, я его вместо будильника использую.

– Фи, как это обыденно. – Елена сморщила носик. – Я люблю праздник, ты же знаешь. Заведи что-нибудь красивое. – Она прошла за ширму и зашуршала там одеждой.

Борис послушно поймал музыкальную программу. Под заупокойную мелодию кто-то сообщал слушателям о своей несчастной судьбе.

– А почему так холодно? – спросила Лена из-за ширмы.

– В холоде ты лучше сохраняешься, – хмуро пробормотал Борис.

– Что? Не слышу! Ты хочешь, чтобы я заболела?

– Ни в коем случае. Я тебе калорифер поставлю.

Он включил обогреватель и стал разминать глину, смачивая ее водой. Лена показалась из-за ширмы, закутанная в махровую простыню. Взойдя на подиум, огляделась, вздохнула мученически.

– Что мне делать?

– Сейчас подумаем.

– А ты не мог заранее решить, что будешь лепить?

Рассказать, что помешала очередная компания? Нет, лучше не надо. Не дай бог, упреки, не приведи господь, слезы. Или того хуже – скандал.

– Мне нужно поймать движение, – заявил Борис, – я не могу представить все в голове. Так, – потер он ладони, – ты не могла бы повернуться, поднять руки? Нет, простыню, пожалуйста, сними.

– Это обязательно?

«Ты с ними построже», – напутствовала его Ирина.

– Опять? – спросил Борис. – Мы же договорились. Я не в состоянии лепить обнаженную натуру с одетой женщины.

– Ты хоть понимаешь, что мне не по себе?

– В постели ты не такая стеснительная.

– Это совсем другое. – Она, похоже, не удивилась. Значит, Ирина ввела в память интим. – Ты ведь меня рассматривать будешь!

– О, черт. – Борис с маху шмякнул кусок глины о фанеру. – Я же скульптор! Это все равно что врач. Ты ведь не стесняешься на приеме у врача?

– Ну, хорошо, хорошо. Я сделаю, как ты хочешь. Но мне это непросто, так и знай! Скажи, ты меня любишь?

– Да.

– И я тебя тоже.

Она скорбно вздохнула и опустила руки. Простыня скользнула по бедрам и сложилась у ног пушистым сугробом. Приподняв голову и чуть отведя назад плечи, Лена устремила глаза вдаль. Кроткая покорность судьбе и готовность вытерпеть ради любви любые испытания отразились на ее лице. На щеки взошел румянец, чуть задрожали полные губы.

– Ты этого хотел? – спросила она звонким голосом.

Борис почувствовал себя Торквемадой на допросе обвиненной в колдовстве девственницы.

– Почти, – буркнул он, – расслабься, пожалуйста. И не надо такой жертвенности.

– Какой ты нудный, Стойков.

– Представь, что ты просто стоишь… в очереди, что ли. Или ждешь автобус.

Обходя подиум по кругу, он разглядывал ее тело, оценивая с точки зрения формы. Пожалуй, все безукоризненно.

«Даже слишком, – подумал Борис. – Тонкая талия, высокая девичья грудь с темными шишечками сосков, в меру широкие бедра, упругие ягодицы. Девичество, переходящее в женственность. Я бы предпочел какой-нибудь маленький изъян, присущую только ей индивидуальность. Говорил ведь Ирине, что стандарт стандартом, но нельзя наделять всех идеальной фигурой. Так нет же, штампуют своих «мисс», как лепешки для пиццы».

Лена, поворачивая голову, следила за его реакцией.

– Что ты там рассматриваешь? Целлюлит? – забеспокоилась она, пытаясь заглянуть себе через плечо. – Не может быть!

– Все в порядке. Подними руки.

Позабыв о маске смущенной девушки, она с видимым удовольствием подняла руки и, заложив их за голову, немного прогнулась, справедливо полагая, что грудь от этого только выиграет.

– Так хорошо?

– Угу.

Чего-то явно не хватало. Ущербность какая-то в ней ощущалась. И фигура божественная, и личико симпатичное… не омраченное интеллектом… Кукла – она кукла и есть. Настроение испортилось.

«Дам отрицательный отзыв, а она займет призовое место, и что тогда?» – спросил себя Борис. И сам же ответил: «Опять лишат меня премии, вот что. Ну и черт с ними. Художник не продается, во всяком случае не за те гроши, которые платит «Доллз».

Он вернулся к куску фанеры, снова намочил руки и принялся сосредоточенно, боясь упустить возникшее состояние, разминать глину. Сегодня мы не будем ваять очередную «Радость бытия». Сегодня мы постараемся передать миру нашу «Печаль». Нет, «Усталость»! Да, точно. Но это будет моя усталость. Не пресыщенность, не отвращение, а просто «Усталость». Моя вселенская, непреходящая, всеобъемлющая…