Любви хрустальный колокольчик - [14]

— Подожди, подожди, я ничего не понимаю. Как же это? Они что же, ни разу не видели мальчика? — не очень-то внятно забормотала я.

Но Зина поняла:

— Ну, отчего же, видели.

— И что же? — все еще не понимала я.

— А ничего. Похож не похож, не хотят они его признавать и все, тут уж ничего не поделаешь. Да и мне теперь все равно. Это раньше, когда деваться было некуда да и денег кот наплакал, вот когда они мне были нужны. Я прямо обезумела тогда от ужаса, не знала, что делать. Теперь-то крепко на ногах стою. Не нужны нам эти крохоборы. Пусть они Сашеньке и родня, ближе некуда, да разве они будут его любить так, как я? Они, поди, и вовсе любить не умеют, лицемеры эти, у них в голове арифмометр постоянно крутится, деньги считает. Не нужны они нам с Сашенькой.

Зина была в отпуске, приехала с сыном посмотреть столицу. Она попросила разрешения побыть у нас дня три-четыре. Моя Катя, которой тогда исполнилось восемь, отдыхала в санатории, а шестилетний Котька еще ходил в детский сад. Я прикинула да и взяла на работе отгулы. Забрала из садика Котьку, решив, что сама покажу гостям город, который хорошо знаю и люблю. Уставали мы все ужасно, но зато побывали в стольких интересных местах, столько всего увидели! Нечего и думать, что мы смогли уложиться в три дня, десяти-то еле-еле хватило. Первым делом повезла их в зоопарк. Потом были в Уголке Дурова, в цирке, попали на очень смешной утренний спектакль в ТЮЗе. В Сокольниках и ЦПКиО перекатались чуть ли не на всех аттракционах, проехались на речном трамвайчике по Москве-реке. Посмотрели Красную площадь, слава богу, в мавзолей они не запросились, были на ВДНХ, а уж в метро накатались! Зина была довольна, а уж о мальчишках и говорить нечего. Нельзя сказать, что дети сдружились, уж очень они разные. Котька был моложе Саши на четыре года, спокойный, не задиристый мальчик, ласковый и открытый. Саша же сначала всего стеснялся, мне он отчего-то напоминал туго скрученную пружину, но понемногу отошел, стал больше нам доверять и даже смеяться иногда. Первый раз он развеселился в зоопарке. Долго стоял у вольера с обезьянами, смотрел на их ужимки, прыжки и кривлянье и вдруг как захохочет. В Уголке Дурова тоже была обезьянка, одетая в ярко-желтые штанишки и жилет. Саша обрадовался ей как старой знакомой. За этот смех сына Зина была очень мне благодарна.

* * *

Засиделись мы как-то вечером с Зиной на кухне, мальчишки наши давно уже спали, набегавшись за день, а мы все болтали с ней о том о сем. Я ей немного о своей жизни рассказала, о Павле, конечно, мы с ним как раз недавно развелись, и я все еще очень сильно переживала. Зина слушала меня очень внимательно, сопереживала, а потом вдруг рассказала мне свою историю, полночи мы тогда с ней проговорили.

— А ничего, собственно, в моей истории интересного и нет. Только молодость и глупость, больше ничего. Ты ведь знаешь, я в детдоме выросла, родителей у меня сроду не было, меня грудную в помойном баке нашли, представляешь? Ну вот, закончила я ПТУ, выучилась на маляра. Работала на стройке, жила в общаге. Самое счастливое время у меня тогда было. Мы с девчонками на танцы бегали, почитай, каждый день. Вот на танцах-то я с Колей и познакомилась. Его туда какой-то приятель уговорил пойти, раньше он и не ходил никогда. Ребятам я тогда нравилась. А что — молодая, мне еще и восемнадцати не стукнуло, веселая, заводная, меня всегда приглашали, у стенки-то никогда не стояла. Но лишнего никому не позволяла, не любила я этого, если кто чуть руку протянет, так я ему сразу по морде — хлоп! А тогда танцую, смотрю: какой-то новенький появился — сам ничего, симпатичный, но худенький! И видно, что боязливый. И че я завелась тогда, сама не знаю, говорю в перерыве между танцами девчонкам: спорим, говорю, закадрю новенького, через неделю с рук у меня есть будет. Эх, знала бы я тогда, во что ввязываюсь! Но ума-то совсем еще не было, домашних мамы учат разуму, а меня кто? Девчонки меня знали, а все ж поспорили для интереса на шоколадку, ну я и подошла к нему. Ух и засмущался же он! Теперь-то я уж и не помню, что ему тогда говорила, небось ерунду какую-нибудь, только просто все оказалось, даже и не интересно, сразу ко мне прилип. Ну ладно, стали мы с ним встречаться, поначалу-то мне непривычно было. Я к другим ребятам привыкла: побойчее, погрубее, попроще, одним словом. А этот руки целует, рассказывает всякие вещи интересные: где был, чего видел, может, и врет, но складно так, а мне все интересно, да и внимание лестно. Короче, слово за слово, и уговорил он меня, как, когда, я даже не приметила, а ведь до него девочкой была, представляешь? Он потом весь сияет, что твоя лампочка, такой гордый, что прямо и не сказать. Я, говорит, твой мужчина, единственный и на всю жизнь. Как он это сказал, мне так тоскливо и страшно стало, пожалела я, что с ним связалась, и как дальше теперь жить — не знаю. Ему-то что, он мужчина, и дом у него есть, а я? Через пару месяцев мне восемнадцать стукнуло. Коля своих-то родителей, видно, хорошо знал, взял да и расписался со мной тайком. Свидетелями подружки мои были, думала, что и попразднуем мы с ними, хоть в кафешке какой захудалой, да не вышло. Коля от моих подруг как от чумных каких шарахался, даром что помогли нам. Чтобы больше, говорит, не дружила с ними, ни к чему они теперь тебе, у тебя теперь я есть. Так и не попраздновали. Я думаю, что не в одних подружках дело, денег ему жалко было, а ведь были у него деньги-то. Ну, повел он меня домой, а у меня, вот веришь, Жень, и ноги туда не идут. Думаю: как-то меня встретят? И правда, вытаращились чисто совы — молчат и глазами хлопают. А Коля им и говорит: мама, папа, знакомьтесь, моя законная жена. Я им совсем не понравилась, это было видно. И слова не успела сказать, а уже не понравилась! Так и стали жить. Нет, они со мной не ругались — то ли не принято было у них ругаться, то ли боялись, что отвечу им, а я бы уж точно нашла что сказать, за словом в карман не полезла бы. Но уж смотрели они на меня так, словно я кошка какая облезлая. Дня три я у них прожила, вдруг вздумали свадьбу делать. Но только сказали, что свадьба, а было так, не пойми что, вечеринка вроде. Купили бутылку водки, сделали винегрет, почистили селедки да картошки сварили. Я им говорю: у других-то на свадьбах шампанское пьют, хоть бы купили одну бутылку. Аж зашипели — мы и так, говорят, на тебя потратились! Скупердяи, одним словом. И мне позвать никого не разрешили, и сами никого не приглашали. Хозяйничать не разрешают и запирают ну буквально все. Я и смекнула, раз из детдома, то, стало быть, воровка. Вообще-то многие наши девки и правда на руку нечисты были, тырили где что плохо лежит. Только мне это не нравилось, и не потому, что я такая честная и хорошая, а просто не по душе: сама, что ль, не заработаю? А эти сразу запирать все кинулись, хоть бы посмотрели сначала, что я за человек такой. Мне поначалу смешно было, а потом такая тоска взяла, хоть волком вой! Я раньше лучше жила, в общаге с девчонками весело — мертвый и то рассмеется. На танцы бегали, с ребятами кадрились, интересно жить было. Мне и на стройке нравилось, грязно, правда, но я работать люблю. А тут Коля как женился на мне, так сразу с работы меня снял — нечего, говорит, в этой грязи копаться. А чего дома-то делать? Только пыль вытирать с утра до вечера да мебель ихнюю, над которой они трясутся, полиролью натирать. Пойти никуда не могу — не разрешают, да и денег нет ни копейки, даже в булочную и то не пойдешь, че там без денег-то делать? А читать я тогда совсем не любила, это я потом приучилась, уж много времени спустя. Одна тоска зеленая, а не жизнь. Я себе раньше все не так представляла, точно и не знаю как, но не так. Коля все — Зиночка да Зинулечка, а мне что-то не слишком от этого тепло, да и в постели с ним так и не понравилось. Тогда я еще не понимала, что да как: и зачем, думаю, это дело так все хвалят, ну ничего хорошего. Потом-то я поняла, что Коля мой в этом деле был жидковат, ну и эгоист, конечно, только о своем удовольствии и думал, даже не спросил меня ни разочка, как мне-то с ним. Как слезет с меня, гордый такой, поворачивается спиной ко мне и спит. А мне и тошно, и противно, хоть плачь, но я не плакала, много чести из-за такого плакать. Плакать не плакала, а на душе-то копилось все. И такое меня как-то зло разобрало, нашла я у них деньги и золото ихнее, думали, не найду, а я сразу нашла, взяла, правда, не все, только половину денег, а из золота всего лишь колечко одно. Да и то чтобы свекровь позлить — раз ты думаешь, что я воровка, так вот на тебе, сопру твое колечко! В общем, совсем дурочкой была. Колечко-то это мне и не нравилось совсем, я его подружке отдала, побрякушки всякие, блескушки не любила тогда, да и сейчас не люблю. Оставила им записку, что поехала в теплые края, к синему морю, не поминайте, мол, меня лихом. А никуда я ведь, Жень, и не ездила, побоялась, все время у подружек проторчала, то у одной, то у другой. Одно слово — дурочка! Может, и надо было поехать, кто знает, как бы жизнь повернулась, как сложилась, да, видно, не судьба. Ну да я не жалею, ни о чем не жалею, почти ни о чем. Деньги-то быстро у меня все кончились, думала, что надолго мне их хватит, да быстро разбросала, расфукала на конфеты, мороженое, на ерунду всякую. А у подружек-то и у самих негусто, нет, ты не думай, они меня не гнали, я сама ушла. А че, пойду, думаю, попробую, авось и примут назад, ну а если завернут оглобли, в общагу попрошусь. Особо-то не надеялась, да и не очень унижалась, но прощения все-таки попросила, понимала, что есть за что, стыдно мне было. Но, как ни странно, приняли. Свекор промолчал, он не шибко говорливый был, да и не решал ничего, а свекровь выдала: