Любовный недуг - [33]

Осторожно, как вор, двумя пальцами он вынул банку, передал своей жене, убедился, что Эмилия еще там, и уступил место Хосефе, чтобы она увидела все своими глазами. Она просунула голову между склянок, посмотрела секунды три и упала спиной на руки мужа, который уложил ее на пол и хотел было смочить ватку в нашатыре.

– Даже не приближайся ко мне с этой гадостью! – приказала ему Хосефа, вставая еще быстрее, чем падала в обморок. Она потерла руками лицо.

В лаборатории, двигаясь на цыпочках, Эмилия в такт только ей слышной музыке целовала в губы другую женщину, гладила ее лицо, плача и смеясь одновременно. Хосефа этого не рассмотрела, но под накидкой, закрывавшей голову и косы этой женщины, руки Даниэля сжимали талию самой счастливой на свете Эмилии.

Переодетый то женщиной, то знатным господином или крестьянином, Даниэль пересек границу и добрался до Пуэблы, и поцелуй Эмилии стал для него первым глотком воды после бесконечной пустыни.

– Они целуются, – произнесла Хосефа упавшим голосом.

– Вполне естественно, – сказал Диего.

– Думаешь, так и будет в двадцатом веке? – спросила Хосефа. – Мне придется тогда умереть, мне нет места в таком мире.

Эмилия, не прерывая поцелуя, на ощупь сняла с Даниэля накидку и парик. Потом он сам стянул блузку с длинными рукавами, застегнутую на все пуговицы до подбородка, и прижался обнаженной грудью к светлому платью, под которым к соскам Эмилии прилила вся ее кровь.

– Где ты был? – спросила она, гладя его по спине.

– Здесь, – сказал Даниэль, и один из его пальцев оказался у нее во рту между полосками зубов. Она прижалась к нему языком, как к огненной печати, и закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало ее от этой находки.

Диего поставил банку с марихуаной на место и, вне себя от ревности, а не от уровня сексуальной морали в XX веке, веселился, глядя на встревоженную Хосефу. Он назвал ее пуританкой, обнял, утер ей слезы и повел на второй этаж завтракать.

В это время в аптеку вошла одна из клиенток. Она увидела, что за прилавком никого нет, постучала три раза, как научил Диего всех своих постоянных покупателей, и вернула Эмилию с небес на землю. Одним прыжком она отскочила от Даниэля, крикнула «иду!», совсем как отец, и, пригладив волосы, открыла дверь и появилась за прилавком с такой же белой, ясной улыбкой, как фарфоровые банки за ее спиной.

Женщина пришла забрать капли, благодаря которым она избавилась от головокружения и приступов дурноты. Увидев Эмилию, сияющую, как луч солнца в дождливый день, она подумала, что мир стал лучше, благодаря благословенному вмешательству аптекаря Саури.

Как только за ней закрылась дверь, Даниэль вышел к Эмилии, одетый в кашемировый костюм и шелковый галстук. Он смочил свои густые волосы и зачесал их назад. Он легко мог сойти за сына кого-нибудь из членов правительства, но все равно выражение бесстрашия на его лице и глаза дикого зверя придавали ему вызывающий вид.

Впервые аптека Саури закрылась средь бела дня. Эмилия и Даниэль поднялись к Диего и Хосефе, все еще обсуждавшим достоинства и недостатки нового века, чтобы позавтракать с ними. Диего к тому времени уже успокоил жену, объяснив ей, что незнакомой женщиной был переодетый Даниэль. И несмотря на это, когда Хосефа увидела его входящим в гостиную в обнимку с Эмилией, то чуть было снова не упала в обморок.

– Ты очень красивый, – призналась она с бесцеремонностью женщины, делающей комплимент мужчине, который годится ей в сыновья. Продолжая обнимать за талию Эмилию, Даниэль обнял и ее. Он уже много месяцев питался впроголодь, рисковал жизнью и, как никогда, нуждался в надежном убежище и заботе, в кусочке детства и хлеба, испеченного в доме, где его любят.

Пока они завтракали, Даниэль рассказывал о движении в поддержку Мадеро в других городах страны, а Они ему – о сложностях и расколе в антиперевыборных клубах Пуэблы.

– Мадеро – это не самое лучшее, что с нами может случиться. Это неизбежное, – сказал он за кофе.

Диего признался, что был рад наконец услышать мнение здравомыслящего человека, и оба они стали критиковать Мадеро за то, что тот хочет всего и сразу, а в политике, насколько им было известно, нельзя хотеть всего сразу, иначе потерпишь неудачу почти по всем направлениям. Потом они вернулись к положению дел в городе. Существовало девяносто групп поддержки, ко не было никакой организованности. Самые крупные антиперевыборные клубы поделили между собой умеренные и радикалы, между ними не было частных соглашений, не было и совместных разумных проектов, один сплошной хаос.

– Мадеро – хороший человек, – не унималась Хосефа.

– И что с того? – возразил ей Даниэль.

– Должно же это принести какую-нибудь пользу, – сказала Хосефа.

– Политику делают плохие люди, – отрезала Эмилия с юношеской категоричностью.

Даниэль стал возражать Эмилии, а Диего – Хосефе. Они спорили о том, нужно ли такое количество антиперевыборных клубов, кто прав, умеренные или радикалы, поддерживал ли Мадеро и должен ли был поддерживать тех или других, существовала ли опасность войны, становились ли жертвами войны всегда невинные люди, мечтатели, молодежь и бедняки, пока за столом не осталось только два собеседника: Хосефа и ее муж.