Любовные утехи Екатерины II - [18]

Возвратясь после погребения, барон де Бретейль, посол Франции, измученный долгой непривычной службой и погребальной церемонией, не чувствовал под собою ног от усталости! К тому он был поражен насмешками, который вызвал Император Петр III своими неуместными шутками и гримасами во время погребальной церемонии. Какой скандал! Он говорил громко, стоя у самого гроба, ругал присутствующих, громко и нескладно подтягивал певчим, гримасничая перед остолбенелыми молящимися.

— Черт меня побери, если я знаю, каково будет отношение царя к его союзникам!

Он был в тревоге и в его голове неустанно мелькала все та же тревожная мысль:

— Будут ли русские продолжать войну или заключать мир? Что делать?

В какой новой выходке найдет Петр удовольствие? Пошлет ли Фридриху сто тысяч солдат — как мальчик, который одалживает товарищу своих оловянных солдатиков? Бретейль скоро получил ответ на мучившие его вопросы. Царственный паяц готовил ему сюрприз. Однажды вечером, пригласив его поужинать с собою, Император быстро встал из-за стола, (это было между первым и вторым блюдом) опрокинув свой стул, бросился на колени перед портретом короля Пруссии, держа в руке стакан с вином, и воскликнул в охватившем его военном экстазе:

Брат мой, мы вместе завоюем весь Мир.

Посланнику Людовика XV оставалось только сложить свои пожитки и уехать. Он бушевал, но любопытство заставило его ждать событий, и он возымел прекрасную мысль не покидать пока страны, судьбой которой всегда управляло терпение.

Число недовольных увеличивалось: все роптали на императора, выходки которого заставляли трепетать всех. С ужасом узнали, что он заказал у столяра на Фонтанке несколько дюжин кроватей, предназначавшихся для новобрачных. Массовый развод среди придворных — вот какова была его новая затея. Он смеялся, радуясь своей блестящей выдумке; сам он, подавая пример, должен был вступить в новый брак. Супруги внутренне трепетали, видя себя уже соединенными вновь, кто с супругом, внушающим отвращение, кто с женой, которую презирал и ненавидел. Они уже подходили друг к другу с вопросом:

— Это вы мой муж?

— А это вы моя жена?

Списки уже были заготовлены, перины набиты, священники предупреждены… Об их согласии на все это не спрашивали.

По приказанию императора вернулся Салтыков. Его принуждали заявить публично, что он был отцом цесаревича. Но ему претила мысль опозорить ту Екатерину, какою он знал ее в молодости, — нежную, всегда смеющуюся подругу давно прошедших дней.

Перед тем, как запереть свою жену в монастырь, император хотел заставить ее стать посмешищем всего города — принудить ее пройти по улицам с плакатом на спине, где его рукою было бы написано крупными буквами:

«Мать незаконнорожденного». А чтобы это знали и поняли все, даже неграмотная толпа, эти же слова должен был возвещать глашатай, идущий впереди нее.

Эту надпись можно было бы поместить и во множественном числе. Благодаря помощи Шкурина, своего верного слуги, с радостью согласившегося на эту опасную игру, ей удалось незаметно удалить своего последнего ребенка, которого вынесли по черной лестнице. Это был сын Орлова, который сеял ребят, как картошку. Екатерина отдавалась ему без стеснения. Подобная щедрость требовала теперь известного героизма, так как ее муж стал самодержавным правителем, а она не разделяла больше его ложа.

Она совершенно отбросила всякое благоразумие в любовных делах.

Итак, в апреле Екатерина должна была стать матерью в третий раз. Напрасно стягивала она корсаж до того, что задыхалась. Ребенок решил узреть свет во что бы то ни стало. Но он должен был родиться без всякого шума, комплиментов и ракет. Ш-ш. Тише! Подозревающий что-то муж искал только предлога, чтобы разразиться скандалом. Роковое событие приближалось. Какую придумать штуку, чтобы отвлечь императора? Он ходил взад и вперед по своим комнатам, угрюмо насупившись с трубкой во рту.

При первых же болях она позвала к себе в комнату Шкурина. По счастливой случайности он вспомнил радость, которую испытал Петр при недавнем большом пожаре. Не колеблясь ни минуты, он поджог пук соломы под крышей собственного дома на Васильевском острове…

— Пожар! Пожар! — Раздался набат. Дом горел, как сноп. Дым стоял столбом. Император прибыл, чтоб самому помочь тушить огонь. Доски трещали, зеленая крыша раздалась, распространился запах горелой краски. Люди стали цепью до самой реки, передавая ведра с водой. Но вот одно из них расплескалось, забрызгав ноги Петра, который выругался по этому случаю и наградил своих подданных крепкими ударами палки. Но в этот момент Петр чувствовал себя счастливейшим из всех людей, В это время Екатерина мужественно заглушала свои крики под шерстяным одеялом. В отсутствии Петра она едва успела разрешиться от бремени младенцем, который потом получил имя «Орленка в меху». Отец его, Григорий Орлов, унес его, закутанного в стеганное одеяло, а Екатерина — бледная и больная — мужественно продолжала играть роль императрицы. Когда Нарышкин вернулся с пожара, она попробовала даже пошутить.

— Вы не представляете себе, каких трудов иногда стоит быть красивой.