Любовные страсти старого Петербурга. Скандальные романы, сердечные драмы, тайные венчания и роковые вдовы - [2]

Вступление

Семейный вопрос

На рубеже XIX–XX вв. общество сетовало, что времена рыцарского отношения к даме безвозвратно канули в Лету, на их место пришел сухой расчет. В Петербурге только и говорили, что о падении нравов, и примеров тому было множество: в газетах появлялись ужасающие истории о «белых рабынях», «тайной и явной проституции»… Но, как говорится, большое видится на расстоянии. Из нынешнего времени нам порой гораздо яснее видно, что происходило тогда и к чему это привело. Мой собеседник – старший научный сотрудник музея «Разночинный Петербург» Ирина Осипова.

– Ирина Валентиновна, начнем, пожалуй, с самого банального: на ужасающее падение нравов современники сетовали во все времена. И неизменно апеллировали к прошлому: вот, мол, раньше были представления о верности, чести и достоинстве, а ныне!..

– Действительно, были веяния, увлечения, которые в начале ХIХ в. считались чем-то из ряда вон выходящим, а уже в конце его – вполне нормальными житейскими явлениями, с которыми можно было вполне мириться.

Важнейшим фактором стало воздействие литературы на умы образованного общества. 1840-е гг. – если не повальное, то весьма серьезное увлечение читающей публики романами Жорж Санд, а в них главная тема – свобода чувств. Мысль о том, что семейные отношения должны в первую очередь основываться на чувствах и не должны быть завязаны на вещах, связанных с долгом, положением в обществе… И в результате идея эмоциональной связи как основы брака становится, если не общепринятой, то постепенно завоевывает позиции.

В то время параллельно шли два процесса: с одной стороны, веяния читающей публики, с другой – то, что называют индустриализацией страны или развитием капиталистических отношений в России. Меняется привычный уклад жизни многих людей. Многие в поисках заработка оказываются в городе, где соблюдать прежние нормы семейной жизни оказывается затруднительно. Люди надолго оторваны от семьи, и традиционная ситуация, когда главным работником, «кормильцем» в семье является мужчина, оказывается нарушенной.

Ситуации могли быть самыми разными: например, муж ушел на заработки в город и оставил в деревне жену или детей. Или, наоборот, супруги пришли из деревни в город, жена устроилась прислугой и становится в какой-то степени источником заработка для семьи. То есть она уже не «при муже». Встают вопросы о том, каким образом делить заработанные деньги и кто вообще в семье главный. Все это создавало некую новую реальность, которая должна была взаимодействовать с представлениями о том, как оно должно быть.

Нередко те, кто уходил из деревни на заработки в город, заводили там вторую семью. В XVIII в. такое явление если и было, то не столь часто встречающимся. Теперь, начиная с середины XIX в., оно стало, конечно же, не нормой, но оказывало весьма серьезное влияние.

Я уже не говорю о большом числе незаконнорожденных детей, от которых их матери вынуждены в силу самых разных причин отказываться.

Общество, конечно, было очень обеспокоено подобной ситуацией. Но мнения о том, кто виноват, разделились. Одни считали, что все это результат того, что молодые люди начитались вредных книжек про «свободу чувств» и тому подобное… Другие были уверены, это явление имеет сугубо экономические причины. У популярного в ту пору писателя Глеба Успенского есть рассказ «Квитанция», действие которого происходит в Петербурге.

Белошвейка мчится на товарную станцию, чтобы попрощаться со своим младенцем, которого она отдала в воспитательный дом. Там он умер, и теперь его увозят на кладбище. У нее есть квитанция, по которой она сдавала ребенка в воспитательный дом, в ней указан номер. Ей объясняют, что она все равно никого не найдет, поскольку номер, по которому его выписали, не совпадает с тем, по которому ребенка хоронят: «Только что это приемная квитанция, значит, живого младенца, а здесь накладные мертвецкие… Этот нумер не может подойтить!».

В итоге белошвейка не может найти своего ребенка. Публика на вокзале наблюдает за сценой. «А ты, коли рожаешь ребенка, так ты его не бросай, как щенка! – вдруг, как обухом по лбу, громко и отчетливо проговорил какой-то из слушателей, видом лавочник». Девушка возражает: что же она будет делать с ребенком, если у его отца совсем нет денег, а ей надо работать: «Я одна кругом. Он тоже копейки не имеет… ученик… Меня с шести лет мучают работой… У меня даже своего лоскута нет… Как же мне быть?..».

Глеб Успенский поддерживает свою героиню: он считает, что обвинение народа в растлении – несправедливое. Во всем виноваты экономические условия. Молодые девушки пришли в город и столкнулись здесь с несправедливыми реалиями жизни. И что же им еще делать, как соблюдать нормы и правила, если живут они совершенно не в тех условиях, как должно?

Но это мы говорим о том, что касается «простого народа». Когда речь об образованной публике, то здесь ситуации совсем иные. Были и общие увлечения общественной «модой» на «свободу чувств», а были и серьезные обстоятельства, связанные с законодательными ограничениями. Яркий пример – ситуация с писателем и религиозным философом Василием Розановым. Первый раз он женился на Аполлинарии Сусловой, близкой знакомой Достоевского. Брак не сложился, но развод получить не удавалось.