Любовные доказательства - [3]

Ну, к примеру, вы боитесь угонщиков — у вас есть машина? — тем лучше, значит, вам это близко, — вы не спите ночами, вскакиваете на каждый тревожный сигнал. Но если вы будете уверены в том, что в случае угона вам будет выплачена сумма, покрывающая ваши убытки, разве вы не будете дышать спокойней?

— Ой, я и так не слишком волнуюсь. Но это понятно. А кто же может предвидеть, из-за какого угла выглянет опасность? Застрахуйте меня, Сёма, от камня, падающего мне на голову.

— От несчастного случая, значит, — классифицировал Сёма.

— От дурного глаза! От бандитов, врывающихся в мой дом!

— От всего в жизни не застрахуешься, — подытожила Таня. — Лучше уж об этом не думать.

— Но от остывающей баранины у нас есть шанс застраховаться! — Маня побежала на кухню, внесла дымящееся блюдо с бараньей ногой.

Сёма воспрял: он понял, что его поддразнивают, подкалывают. С ним кокетничают. Играют. Он — нравится. Его здесь ждали. Вон сколько всего добыли и наготовили. Милое обезьянье племя — шумное, веселое, дерзкое, а по сути — маленькие безобидные коньки-горбунки.

«Возьму их обеих с собой, — благостно решил Сёма. — Очаровательная жена, обворожительная теща, в доме всегда веселье, шутки. Буду их, конечно, время от времени приструнивать — ну так, для порядка, для вида, лишать сладкого, как детей. В семье ведь очень важно с самого начала правильно себя поставить».

Таня и Маня дружно уплетали мясо, запивая красным вином, перешучивались, словно забыв о Сёме и оставив его наедине с жирным куском баранины.

— А чернослив? — внезапно спросила Маня. — Чернослив вы пробовали?

Зачерпнула плавающие в жиру черные мягкие кусочки, плюхнула Сёме в тарелку, изымая его из процесса одинокого индивидуального поглощения и приобщая к общему удовольствию трапезы.

— Так, концерт, концерт, — захлопала она в ладоши, не успев обтереть салфеткой блестящие губы. Включила крутящуюся лампу, гоняющую по потолку и стенам бледные световые пятна, распахнула пианино. Таня пристроилась рядом, грянули в четыре руки.

— Куплеты собственного сочинения! На заимствованный народный мотив «Была я кружевницей», — выкрикнула Маня из глубины барахтающихся в воздухе звуков.

Сёма поднял бокал и бодро помахивал им из стороны в сторону, словно дирижируя и управляя этими безудержными поющими обезьянками.

— Браво! — завопил он наконец, взорвавшись аплодисментами и призывая взглядом Лёвушку присоединиться к овации. — Единственное, от чего я не застрахован, так это от внезапной любви!

Световые пятна пробежали по нему, приглашая к головокружению, к страстям… Он даже едва не крикнул: «Позвольте ваши ручки, мадам». Но вовремя спохватился: еще рано, Сёма, чрезмерно, чересчур.

— Васька проснулся, — вскочила Таня.

Вошла с Васенькой на руках — розовенький, пухлый, беловолосый такой херувимчик. Васенька щурился на свет, пускал слюни. Таня усадила его к себе на колени, дала в руку огурец. Васенька надкусил его и швырнул на пол.

— Ай да Васька, — с восторгом произнесла Таня.

Васенька схватил тарелку и опрокинул ее на себя. Бараний жир нарисовал на его голубом костюмчике темно-коричневый ядовитый цветок.

— Вот так Васька! — затянула Маня.

Так все сидели вокруг и смотрели, как малыш хватает со стола вилки и рюмки, корки и салфетки и, даже не рассмотрев их как следует, швыряет на пол.

«И его — с собой! — решил Сёма. — Раз уж они его так любят. Там можно купить ему пластмассовые стаканы с тарелками — пусть кидает, пока не надоест. Может даже не называть Сёму „папой“, пусть зовет его Сёмой. Так же, как Таня говорит матери „Маня“.

И пусть у них будет каждый вечер так же тепло и радостно, как теперь. Но они не все время будут проводить в четырех стенах — будут ездить все вместе в путешествия на уик-энд. Можно как-нибудь и на лыжный курорт махнуть…»

Сёма давно уже перешел на коньяк. Отхлебывал по глоточку, блаженствовал.

— Вы как, лыжами не интересуетесь? — спросил он, хитро поглядывая на прекрасных дам.

— Лыжами? — удивились обе, думая, что это обозначает нечто, что это такой слэнг.

— Ну да, горными. Попробовали когда-нибудь?

— Обожаю! — Маня закатила глаза.

— С детства ненавижу лыжи, — заявила Таня, — с уроков физкультуры.

«Мать, конечно, более эмоциональная, эксцентричная натура. Таня более сдержанная, умеренная», — с удовлетворением подметил Сёма.

— А плаванье? Зимой, в подогретом бассейне?

Зазвонил телефон.

— С фонтаном? — уточнила Маня, не обращая внимания на звонок.

— С золотыми рыбками? — подхватила Таня с энтузиазмом.

Звонок повторился.

— Это аквариум, — поправил Сема, — а то — бассейн.

Телефон продолжал трезвонить.

— Прямо в доме, где я живу, в центре Нью-Йорка.

Таня и Маня сидели с непринужденно-напряженными лицами, словно телефон не имел к ним никакого отношения.

— Как, прямо в подъезде? — заинтересовалась Маня.

— На крыше или в подвале? — спросила Таня.

— У вас телефон звонит, — робко вставил Лёва и покраснел от смущенья.

— Как телефон? А я думала — это в ушах у меня звенит, — удивилась Маня.

— Да возьми ты трубку, — Таня махнула рукой. — Все равно он тебя достанет.

Почему-то стало казаться, что звонки стали чаще и нетерпеливее.

— Так ведь как раз одиннадцать! — многозначительно сказала Маня.