Любовники и лжецы. Книга 2 - [143]

Репутация Джона Хоторна, как блестящего политика, преданного слуги своей родины, любящего отца и верного мужа, осталась незапятнанной. Один из самых бесстыдных панегириков такого рода был опубликован в той самой газете, где работала Джини, – «Ньюс». Паскаль прекрасно понимал, где собака зарыта: Николас Дженкинс не только не был уволен, но, наоборот, недавно получил повышение. Теперь он являлся исполнительным редактором целой группы газет, принадлежащих лорду Мелроузу в Англии, и стал членом совета директоров его компании.

Паскаль вздохнул и попытался отделаться от этих мыслей, которые неотступно преследовали его в последнее время. Он стоял на ступенях собора и размышлял. Сзади, через плотно прикрытые двери до него доносились музыка и пение хора. До конца службы осталось совсем немного.

Паскаль прислонился к дверям и стал слушать музыку. Она успокоила кипевшее в нем яростное возмущение. Возможно, Джини была права, двигавшие им чувства были чересчур личными и смахивали на ревность. Хоторна действительно пора оставить в покое, а всю эту историю предать забвению.

Пение взмыло под самые своды собора. Мэри плакала и не пыталась скрыть своих слез, а Джини по-прежнему смотрела прямо перед собой. Ей казалось, что сквозь музыку она видит Джона Хоторна и улавливает присущий ему парадокс: порок и добро, слившиеся в одном человеке.

Возможно, многие бы с ней не согласились, но Джини была уверена, что она права. Это было единственное, в чем она вынесла уверенность из всего этого нагромождения лжи, взаимных упреков и разоблачений. Да, она не могла выбросить из памяти все, что узнала об этом человеке, но она не могла и осудить его.

Пение подходило к концу, и Джини закрыла глаза. Она была права, выбирая молчание, и была уверена, что со временем Паскаль тоже придет к пониманию этого. В течение нескольких последних недель она до мельчайших деталей пересказала ему, что происходило с ней в те выходные, точно так же, как он рассказал ей о своих приключениях. Она опустила лишь одно, не рассказав об угрозах С.С.Хоторна в их с Паскалем адрес. И, разумеется, она не сказала ничего о его угрозах в адрес Марианны. Так будет лучше, решила она, оградив Паскаля от страха за дочь, тем более что была уверена: теперь отец Хоторна уже не представляет никакой угрозы ни для них, ни для кого-либо еще. Сейчас, в церкви, глядя на него, Джини думала, как он переживает смерть сына. «Он тоже наказан, – вертелось у нее в голове. – Ему осталось недолго».

Хор теперь пел «Санктус» Моцарта. Слушая музыку, Джини одновременно думала, что в результате этой истории они с Паскалем многому научились, прошли через сомнения и боль. Теперь Паскаль нашел в себе силы бросить ту работу, которой он посвящал себя на протяжении последних трех лет. Джини была уверена, что он никогда больше не возьмется за нее, она знала, что, подыскивая для себя какое-нибудь другое занятие, Паскаль обязательно вернется к тому, что у него всегда получалось лучше всего – военной фотожурналистике.

Она и сама многому научилась. В какой-то момент из тех трех недель она наконец стряхнула с себя свою прежнюю зависимость от отца. Глядя на Хоторна, она видела, каким разрушительным оказалось для него влияние отца, а ее последняя встреча с Сэмом стала последней каплей: ярмо, которое она так долго влачила на себе, наконец свалилось с нее. Она более не чувствовала себя дочкой, теперь она была женщиной. И у нее не было никакого желания видеться с отцом, а если бы такое случилось, то Джини знала, что уже не станет питать иллюзий и придумывать ему оправдания. «Все кончено, – думала она. – Я свободна».

После того, как «Санктус» подошел к концу, окончилась и заупокойная служба. Присутствующие поднялись с мест. Медленно проследовав по центральному проходу, родственники Хоторна вышли первыми. Когда С.С.Хоторн приблизился к Джини, она увидела, что прошедшие восемь недель и потеря старшего сына состарили его лет на двадцать. Он, сгорбившись, сидел в кресле, которое толкали сзади, руки его неудержимо тряслись. Сейчас он выглядел просто потерянным и испуганным стариком.

Лиз шла, крепко вцепившись в руку Прескотта. Взгляд ее был отсутствующим, словно она не понимала, где и зачем находится. Будто в трансе, двигалась она по проходу на негнущихся ногах, устремив невидящие глаза прямо перед собой. Двух ее маленьких сыновей оттеснили от нее, и, как подумала Джини, в скором времени это будет сделано уже официально, с соблюдением всех формальностей. Позади Лиз толпились родственники Хоторна. При взгляде на них в голову сразу приходила мысль о мощном семейном клане. Сыновья Хоторна шли рядом с его старшей сестрой, вместе с ее сыновьями. Джини поняла, что и отец, и вдова Хоторна уже стали для этих людей чужаками. Теперь остальные члены клана смотрели на них, как на аутсайдеров, сомкнув свои ряды и защищая репутацию покойного брата и его детей. Джини смотрела на бледные и вытянутые лица мальчиков. Они оба, особенно старший, были очень похожи на своего отца. Она отвернулась и постаралась успокоиться, вслушиваясь в органную музыку. Моцарт. Джини вспомнила, как Хоторн поставил ей Моцарта в своей машине. «Пока звучит музыка, во мне живет надежда», – сказал он тогда.