Любовник - [30]

На какое-то время Свен поддался искушениям потребительства. Он купил большую машину, носил костюмы от Армани, наряжал Юлию, словно принцессу. Паула этого не одобряла. «Наше стремление к вещам было ничуть не лучше, чем ваше обладание ими, а теперь все до противности сравнялось». Но она и сама изменилась, пусть это не так бросалось в глаза. Она продолжала отдавать предпочтение серым и зеленым платьям или костюмам, которые, однако, сделались элегантней, туфельные каблучки подросли, а очки в новой тонкой оправе придали ее лицу почти высокомерное выражение. Одновременно изменился и голос, стал более звучным и уверенным. Свен уговаривал ее распустить волосы. Ее это даже огорчило, будто распущенные волосы были их интимной тайной, которую он готов был предать ради прихотей моды.

Даже после того, как краткосрочные путешествия Свену и Пауле приелись, они иногда продолжали оставлять мне Юлию на ночь. После уроков она спускалась в ближайшую от школы станцию метро и выходила на ближайшей от меня станции, встречалась с Хансом, звонила от него родителям, сообщая, что решила переночевать у меня, а потом звонила мне сказать, что ждет меня. Девчушка стала совсем самостоятельной.

Весной 1992 года мы опять провели отпуск вместе, проехав по Тоскане и Умбрии до Анконы к самому морю. Мы вновь вставали с Паулой спозаранок, совершали на заре прогулки по берегу. Как-то я посетовал, что больше не вижусь ни с кем из их друзей, с которыми подружился и сам.

— Мы тоже мало с кем видимся. Слишком все изменилось.

— Может, Гаук виноват?[7]

Она пожала плечами.

— Мы решили не смотреть архивных дел. Мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы верить доносам и терзаться подозрениями.

— Кто это решил?

— Ханс и Уте, Дирк и Татьяна, чета Тейсенсов и четверка из оркестра. Последний раз мы встретились все вместе третьего октября 1990 года, тогда и решили. Не злись, что тебя не спросили. Нам казалось, что это наша проблема, а не твоя.

Меня взяла досада. По-моему, друзья не должны были делить проблемы на свои и мои, не переговорив со мной.

Она почувствовала мою досаду, хоть я ни словом не обмолвился.

— Ты прав, нам надо было переговорить с тобой. Это и твоя проблема. Могу только сказать, что мы случайно затронули эту тему, а потом все ужасно разгорячились. В конце спора у всех было чувство, что нельзя ограничиться разговорами. Нужна какая-то определенность, вот и приняли решение.

— Единогласно?

— Нет, Ханс и Татьяна были против, к тому же Татьяна вообще отказалась признавать для себя наше решение. Она хотела ознакомиться со своим делом.

— Ознакомилась?

— Не знаю. Мы больше не общались.

Я не раз задавался вопросом, не было ли осведомителей в этом кружке друзей. Теперь мне захотелось это выяснить. Все еще сказывалась досада.

— Я тоже хочу взглянуть на мое дело.

6

Осенью Свен получил бессрочное трудовое соглашение. Он долго надеялся на него, но в конце концов перестал. И вдруг начальник отдела вручил ему контракт.

Свен позвонил мне в суд.

— Приходи вечером. Будем праздновать.

Вечером я поехал к ним с шампанским и букетом цветов. Свен готовил. Он открыл бутылку белого вина и уже наполовину опустошил ее; я еще никогда не видел его таким веселым.

— Шеф объяснил, почему так долго тянул с контрактом?

— Нет. Сказал лишь, рад, мол, что контракт наконец состоялся. И что я первый восточный немец на академической должности в Свободном университете, с которым подписано бессрочное трудовое соглашение. — Он просиял. — Знаешь, иногда меня грызет мысль о том, что мне никогда не стать светилом. Редактор по чешской и болгарской литературе — тоже мне достижение. Ты когда-нибудь начнешь заседать в Верховном суде, наденешь красную мантию. Паула достанет отложенную диссертацию, защитится и станет профессором. Но ведь нужны не только большие светила, но и маленькие светильники, чтобы в мире было светло и тепло. Вот у Паулы нет бессрочного контракта, и, если она однажды решит бросить работу или захочет дописать диссертацию, чтобы стать профессором, тогда окажется, что хорошо, когда в доме есть скромный светильничек вроде меня.

Пришли Паула с Юлией. Паула забрала Юлию с продленки и угостила по дороге мороженым, отчего та дома развеселилась, начала дурачиться. Они закружились со Свеном по кухне, потом по гостиной. Прислонившись к серванту, я попивал белое вино, чувствуя, как меня заражает их веселье. Через некоторое время я заметил, что Паула молчит. Иногда она улыбалась на какую-нибудь забавную выходку Юлии, легонько трепала дочь по голове, но вид у нее оставался отсутствующим. Когда Свен поставил пластинку с вальсом и пригласил ее на тур по кухне и коридору, она отказалась. Мне подумалось, ее раздражает, что Свен слишком много пьет, но она и сама пила бокал за бокалом.

Свен догадался, что Паула чем-то расстроена, и захотел ей помочь. Он стал внимателен, заботлив, нежен, при этом вел себя с трогательной неловкостью пьяного человека. В ответ следовал один отвергающий жест за другим; она отстранялась, когда он подходил к ней, пытался обнять или положить голову ей на плечо. Юлия начала растерянно поглядывать то на отца, то на мать.