Любовник поневоле - [30]

— Я постараюсь зайти завтра, но не уверен. Если что-то понадобится — посылай только сообщения на мобильный. Поняла? — холодно сказал он, словно давая понять, что с рождением ребенка в их отношениях ничего не изменилось.

— Поняла. А теперь послушай меня. Не думай, что все так и будет — по-твоему. Все только начинается, и я тебе не прощу ее имени и фамилии. Но даже не это важно. Ты сможешь видеть ее только при одном условии: если придешь сюда навсегда. Усек? Иначе ни меня, ни ребенка здесь через месяц не будет.

— Ты… Ты… — Павел задыхался от ярости. — Заткнись, дура! Попробуй только сделать что-нибудь с ребенком — я тебе руки-ноги поотрываю. И не смей разговаривать со мной таким тоном! Это мой ребенок, и я буду видеть его, когда захочу. Ясно?

Алена посмотрела на него и внезапно расхохоталась. Он растерянно смотрел на нее, потом вдруг дал пощечину. Алла подскочила, толкнула его в грудь. Он отшатнулся.

— Ты что, сдурел? Уходи отсюда, Павел, прошу тебя, уходи!

Он резко отвернулся и вышел прочь. В ушах стоял плач ребенка, к которому примешались рыдания Алены. Ему самому хотелось плакать от чувства безвыходности ситуации. И от неясного предчувствия беды, что незаметно закралось в сердце.

Алена

Я не знаю, что мне делать. Не знаю! Я не могу отказаться от его денег, мне не на что содержать ребенка. Я хочу, чтобы у нее было все, как и подобает дочери богатого человека. Но если я промолчу сейчас, так оно и пойдет по инерции. Потом она к нему привыкнет, и когда подрастет, он постепенно привяжет ее к себе так, что она уж не отойдет от него. Я стану просто лишней, меня молча отодвинут в сторону. Один раз он уже поднял на меня руку. Что будет дальше? Он начинает меня ненавидеть, я это чувствую.

Опять звонил тот человек. Не могу понять, что ему от меня нужно. Но он, похоже, знает многое. Сказал, что не стоит отчаиваться, надо все время давить на Павла, и тот не выдержит, уступит. Сказал, что Павел без ума от дочки, как будто я сама не вижу. Я сказала Алле об этих звонках. Она насторожилась, но ничего не ответила. Ей пора домой, сколько можно жить на две семьи, да и муж уже ворчит.

Да, он словно сошел с ума. Как смотрит на нее, как держит — умора. Иногда меня совесть мучит, не могу пойти на то, чтобы запретить ему видеть ее. Обещала терпеть месяц, но прошло уже три, а я все никак не решусь. Куда мне идти? К Лешке? Кстати, опять звонил, звал вернуться. Сказал, что готов принять и ребенка. Но как подумаю: опять в эту дыру — жуть берет.

Но я все равно сделаю это. Соберусь немного с силами — и сделаю. Как делала все до сих пор. Финальный рывок, как в спорте — он решающий. Решит он и мою судьбу. И Машенькину. Странно, но я тоже думала так назвать ее, хотя все время ломаю комедию, будто недовольна.

13

В Германию Павел поехал спустя три с половиной месяца после рождения дочери. Все это время прошло в изматывающей ежедневной беготне между домом, офисом и квартирой, где жила Алена с дочерью. Но еще мучительнее было постоянное нервное напряжение, в котором он пребывал, разрываясь между необходимостью внести ясность в отношения с Ириной и невозможностью оторваться от маленькой дочери. Он привязывался к ней все сильнее и сильнее и чувствовал, что она начинает заслонять собой даже жену. Пытался сопротивляться этому, но не мог: чувство огромной любви к ребенку вытесняло все остальные его эмоции куда-то на обочину, постепенно разрастаясь до размеров абсолютного обожания.

Отношения с Ириной у него разладились совсем. Они не разговаривали по утрам, убегая каждый по своим делам, вяло переговаривались в течение рабочего дня по телефону, а по вечерам обменивались ничего не значащими пустыми фразами. Между ними словно выстраивалась стена, которая с каждым днем становилась все больше и больше. Павел чувствовал, что дальше так уже продолжаться не могло, он буквально физически ощущал развязку. И недобрую.

Ему казалось порой, что все вокруг все знают, хотя Серега уверял его, что это не так. Но слишком подозрительно смотрела на него Галка, когда он возвращался в офис после визитов к дочери, ему мерещились сплетни и насмешки офисных сплетников за спиной, которых сдерживали в рамках приличий только остатки уважения к шефу и боязнь нарваться на неприятности. Более того, он почти не сомневался, что и в Ирином офисе идут пересуды об их отношениях, и боялся даже представить себе, как она страдает от всего этого. Она, однако, по-прежнему молчала.

Спасаясь от чувства загнанности в угол и невозможности разрешить ситуацию, Ростовцев решил съездить в Европу, тем более что этого требовали интересы компании. Контракт работал более чем успешно, принося солидный доход фирме и обещая еще больше в будущем. Он не представлял себе, что в течение недели не увидит свою ненаглядную доченьку, но ехать надо было.

Павел решил к тому же предложить Ирине поехать вместе с ним. Это могло бы стать отличной возможностью для примирения, хотя бы частично. Он позвонил ей как-то к концу дня в офис и предложил вечером пойти в ресторан поужинать. Вышло несколько натянуто: они давно уже никуда не ходили вместе, но он вспомнил, что именно в этот день, 4 июня, годовщина их первой встречи. Еще он вспомнил, что именно в этот день начался тот кошмар, в котором он сейчас живет, — к нему заявилась Алена. Знал бы он тогда, как фишка ляжет… И что, если бы знал?