Любовник - [131]

— Что это за пост? — спрашиваю я.

— Семнадцатое число месяца таммуз, день, когда была пробита и разрушена стена.

— Но ведь ее снова построили, — я показываю ему на серую стену Старого города, которая видна сквозь занавеску.

Он даже не смотрит, улыбается смущенно.

— Это не та стена…

Он улыбается. Эта его мягкая, милая улыбка. Пожимает плечами, невнятно бормочет, что не хочет есть. И вдруг начинает интересоваться Асей, наконец-то. Я уж было подумал, что он забыл ее. Спрашивает, как она жила в его отсутствие, а я осторожно рассказываю ему о ее работе, о ее тоске. Он слушает, глаза его закрыты.

— Но как вы нашли меня?

Я кладу на стол кусок смятого железа, с которого сцарапана краска, голубого железа, ставшего мягким из-за того, что я все время вертел его в руках. Рассказываю ему об аварии.

Он вспомнил о ней, улыбнулся:

— Чуть не убил меня этот сумасшедший старик.

Обернувшись, я вдруг с удивлением замечаю за оградой тех трех мальчишек из религиозного района, они выглядывают из кустов, машут руками, кричат что-то, бросают камешки в окно. Я быстро встаю, иду к двери, нахожу швейцара, даю ему пятьдесят лир и жалуюсь на маленьких настырных преследователей. Потом звоню домой. Шесть утра. Звонок не успел еще зазвенеть, а Ася уже сняла трубку. Я сообщаю ей основное, она решает приехать немедленно. Я возвращаюсь в комнатку. Он сидит и жует булочку, которую я не доел. Я заказываю еще один завтрак.

За оградой швейцар поймал одного из мальчишек, отобрал у него шапку, воюет с ним.

Он выпивает кофе, съедает два яйца всмятку.

— А я думал, что вы уже и думать обо мне забыли…

Вдруг до меня дошло, что еще больше, чем я хочу удержать его, он держится за меня, боится, что я оставлю его, верну обратно. Я выскакиваю ненадолго, заказываю комнату, снова сорю деньгами направо и налево, неизвестно зачем, даю официантам и швейцару. Возвращаюсь в комнатку за ним. Он уже прикончил все, словно невесть сколько постился, вылизал масло, блюдце из-под варенья, в его бороде застряли остатки желтка. Я увожу его, мы идем по вестибюлю, где полно американских туристов, на нас смотрят с любопытством, провожают улыбками. Метрдотель впускает нас в комнату на первом этаже. Он устраивается в одном из кресел, с удовольствием откидывается.

— Снова я удираю, как тогда, в пустыне… А за окном потрясающий вид Старого города.

Мебель обита сиреневым материалом приятного оттенка, занавески тоже лиловые, ковер — фиолетовый. Он снимает пиджак, сбрасывает ботинки, расхаживает в носках, заходит в ванную, моет руки, вытирает их душистыми бумажными салфетками, включает радио, музыка словно окутывает нас.

— Какая чудесная комната.

Я спрашиваю его, не принести ли его вещи, оставшиеся в ешиве, он пожимает в ответ плечами:

— Нет там ничего ценного.

— А машина…

Ах! Он почти забыл о ней. Протягивает мне ключи. Ему лучше не идти туда, тяжело будет увидеть их разочарование и огорчение.

Он снимает рубашку, берет в руки журнал, перелистывает его, рассматривает картинки.

Я закрываю его на ключ, быстро спускаюсь и возвращаюсь в религиозный квартал, сначала немного заблудился, но в конце концов добрался до двора ешивы.

— Господин, куда вы увели его?

Но я не отвечаю им, сажусь в машину и начинаю заводить ее. Аккумулятор уже здорово сел, мотор кашляет.

Дети быстро позвали несколько молодых парней, которые сразу же окружили машину.

— Куда, господин? Куда вы хотите увести машину?

Наконец-то мне удалось завести мотор. Я был, наверно, немного встревожен, ничего не ответил им, но мое молчание лишь усилило их агрессивность. Они ухватились за машину и не давали ей сдвинуться с места. Я думал, что они обессилели от поста, но пост только прибавил им бодрости. Машина не двигалась с места, сколько я ни жал на газ.

Старик подошел к нам, стал выяснять, что происходит. Они растолковывают ему на идише.

— Где он? — спросил он меня.

— Он человек свободный… — ответил я, — не обязан ни перед кем отчитываться.

Старик улыбается.

— Что это такое — свободный человек? Пошел бы он… Я не отвечаю.

Тем временем трое аврехов залезли в машину и уселись на заднем сиденье. Вокруг нас собирается народ.

Я выключаю мотор, выхожу из машины, к черту машину, зачем мне все эти заботы, кладу ключи в карман, пусть разберут ее на части…

Старик по-прежнему стоит и смотрит на меня.

— Так скажите мне, господин, что вы имели в виду, когда сказали — свободный человек?

Я молчу, устал до изнеможения, чуть не плачу. Сорокапятилетний мужчина. Что это со мной?..

— И себя господин тоже считает свободным человеком?

Только религиозных диспутов мне сейчас не хватает…

Я открываю дверцу, нахожу паспорт машины, показываю, что она записана на имя старухи, объясняю, что следует вернуть ее хозяйке.

Один из аврехов берет паспорт, быстро читает, что там написано, что-то шепчет на ухо старику.

— Так господин хочет взять автомобиль? Пусть берет, только не говорит, что в мире существует хоть один свободный человек.

Я смотрю на него, качаю головой, словно загипнотизированный, беру паспорт, влезаю в машину, аврехи нехотя освобождают заднее сиденье, путь открыт. Я выезжаю из квартала, подруливаю к гостинице, ставлю машину на стоянку, вхожу. Около стойки вижу Асю. Она в отчаянии, дежурный ничего не знает.