Любовник-Фантом - [168]

А произошло просто вот что. Однажды, когда мы вернулись с нашей обычной предвечерней прогулки, мистер Оук вдруг спросил у слуги, не приходил ли кто-нибудь. Нет, никто не приходил, ответил тот, но Оука его ответ, похоже, не удовлетворил. Не успели мы приступить к обеду, как он повернулся к жене и странным, каким-то не своим голосом спросил, кто приходил днем.

— Никто, — ответила она. — Во всяком случае, насколько мне известно.

Уильям Оук пристально посмотрел на нее.

— Никто? — повторил он испытующе. — Никто, Элис?

Миссис Оук покачала головой. «Никто», — ответила она. Наступила пауза.

— Кто же тогда прогуливался с тобой у пруда часов примерно в пять? — медленно спросил Оук.

Его жена посмотрела ему прямо в глаза и презрительно отчеканила в ответ:

— Никто со мной у пруда не прогуливался, ни в пять часов, и ни в какое другое время.

Мистер Оук побагровел и издал какой-то странный хрип, точно в приступе удушья.

— Я… мне показалось, что я видел тебя, Элис, сегодня днем; ты прогуливалась с каким-то мужчиной, — проговорил он с усилием и добавил, чтобы соблюсти приличия в моем присутствии: — Я подумал, что это пришел викарий и принес мне тот доклад.

Миссис Оук улыбнулась.

— Я могу только повторить, что ни одной живой души сегодня днем рядом со мной не было, — медленно произнесла она. — Если ты кого-то со мной видел, значит, это был Лавлок, потому что никого другого не было точно.

И, она слегка вздохнула, словно пытаясь воспроизвести в памяти какое-то восхитительное, но слишком мимолетное воспоминание.

Я взглянул на моего хозяина; его багровое лицо посинело, и он тяжело дышал, как будто кто-то сдавливал ему дыхательное горло.

Больше на эту тему ничего не говорилось. У меня возникло смутное ощущение нависшей грозной опасности. Кому она угрожала — Оуку или миссис Оук? Этого я не мог сказать, но словно некий внутренний голос властно призывал меня отвести какое-то страшное зло, приложить все усилия, чтобы предотвратить несчастье, объяснить, вмешаться. Я решил завтра же поговорить с Оуком в надежде, что он внимательно и спокойно меня выслушает, тогда как в отношении миссис Оук у меня такой надежды не было. Эта женщина, как угорь, проскальзывала у меня между пальцев, когда я пытался понять ее уклончивый характер.

Я предложил Оуку пойти завтра днем на прогулку, и он с необычайным энтузиазмом согласился. Вышли мы часа в три. День выдался прохладный, ветренный, по холодному синему небу быстро плыли огромные белые клубы облаков, сквозь которые иногда пробивалось огненно-красное солнце, и широкие желтые полосы солнечного света оттеняли иссиня-черные, как чернила, грозовые тучи, собиравшиеся у горизонта.

Мы быстро зашагали по жухлой и мокрой траве парка и, выйдя на большую дорогу, ведущую через невысокие холмы в сторону выгона Коутс-Коммон, двинулись по ней. Оба мы молчали; каждый хотел что-то сказать, но не знал, как начать. Что до меня, то я отдавал себе отчет в том, что не могу сам заговорить на эту тему: непрошенное вмешательство с моей стороны только отбило бы у Оука охоту продолжать разговор и сделало бы его вдвойне непонятливым. Следовательно, рассудил я, если у Оука есть что сказать, а это явно так, мне лучше подождать, пока заговорит он.

Однако Оук нарушил молчание только затем, чтобы высказаться о видах на урожай хмеля, когда мы проходили мимо одного из его многочисленных хмельников. — Плохой выдался год, — проговорил он, внезапно остановившись и пристально глядя перед собой. — Совсем хмель не уродился. Ничего этой осенью не соберем.

Я посмотрел на него. Он явно не соображал, что говорит. Темно-зеленые плети были сплошь усеяны шишечками, да и он сам еще только вчера сказал мне, что вот уже много лет не видал такого богатого урожая хмеля.

Я промолчал, и мы двинулись дальше. На повороте дороги нам повстречалась повозка. Мужчина, правивший ей, приподнял шляпу и поздоровался с мистером Оуком. Но Оук не ответил на его приветствие; похоже, он его даже не заметил.

Черные купола туч надвигались; между ними клубились серые массы рваных облаков, похожих на клочья ваты.

— Боюсь, мы попадем в страшную грозу, — сказал я. — Не лучше ли нам вернуться? — Он кивнул и резко повернул назад.

Лучи солнца, прорываясь сквозь тучи, золотили землю пастбищ под дубами и высвечивали живые изгороди. Стало душно, несмотря на холодный воздух; вся природа, казалось, готовится к сильной грозе. Грачи черными тучами кружили над деревьями и коническими красными крышами хмелесушилок, придававших пейзажу облик края старинных замков с башенками; затем они с невообразимо громким граем черной лентой опустились на поле. И как только в макушках деревьев зашелестел ветер, отовсюду послышалось жалобное блеяние ягнят и овец.

Мистер Оук вдруг нарушил молчание.

— Я не очень близко с вами знаком, — торопливо начал он, не поворачивая ко мне лица, — но, по-моему, вы человек честный и вы знаете жизнь — гораздо лучше, чем я. Вот скажите мне — только, пожалуйста, по всей правде, — как, по-вашему, должен поступить мужчина… — и он замолк.

— Вообразите себе, — быстро заговорил он пару минут спустя, — что мужчина очень любит свою жену, просто души в ней не чает, и вот он обнаруживает, что она… ну, что она… что она его обманывает. Нет… не поймите меня неправильно; я хочу сказать, что она постоянно в окружении кого-то еще и не желает этого признавать — кого-то, кого она прячет? Вы понимаете? Может быть, она не сознает, какому риску себя подвергает, но она не отступается от своего… она не желает ни в чем признаться своему мужу…